Его Голгофа

Аскеров Лев

Все складывалось, как складывалось, и шло своим чередом. Он приглашал меня на «разборы полетов» в городской отдел КГБ и с уважительной настойчивостью просил меня давать правовую оценку действиям своих коллег. Хотя этого он мог не делать. Его уважительность и подчеркнутое внимание к моей деятельности поднимали мой авторитет в городе. А однажды…

Я – государственный обвинитель на процессе, имевшем большой резонанс на всю страну. За ним следили из Москвы, он был на контроле высшего руководства республики и его вердикта ждали тысячи жителей Кировабада, Шамхора, Товуза, Газаха и Мингечаура… На скамье подсудимых – 25 человек. Все армяне – члены одной хорошо организованной

кровавой и наглой банды, которая на протяжении четырех лет наводила ужас на людей. Их разбои отличались дерзостью и беспощадностью.

Они совершали налеты на крупные предприятия в день выдачи зарплаты. Убивали инкассаторов, служебную охрану и вместе с наличностью исчезали в неизвестном направлении. Таким образом ими было похищено несколько миллионов рублей и убито 13 человек. Процесс был открытым. Огромный спортивный зал общества «Динамо», где шло слушание дела, не мог вместить всех желающих. Сотни людей, приехавшие из городов, где орудовала шайка, стояли на площади. Они рвались вовнутрь. Милиционеры с трудом сдерживали их натиск. Тогда городские власти настояли на том, чтобы ход заключительного заседания транслировался на улицу. Ее включили в тот момент, когда председательствующий на процессе, член Верховного суда Азербайджана Сабир Раззагов, объявил:

– Слово предоставляется государственному обвинителю, советнику юстиции, прокурору города Кировабада – Сабиру Гусейнову.

Фабула длинной цепи преступных деяний банды была такова, что она могла стать сюжетом детективного романа. Поэтому я не стану излагать всех перипетий этой истории, хотя мне, как руководителю следственной группы, было и есть о чем рассказать. В конце концов не за тем я взялся за перо.

Слушая меня, зал затих. И тут у входных дверей послышалось какое-то движение и неразборчивые голоса. Не отвлекаясь от обвинительной речи, искоса смотрю туда. В зал вошел Гейдар Алиевич, а вслед за ним – начальник Управления внутренних дел города и шеф кировобадского отдела КГБ. Пока их устраивали на места, я, не прерываясь, продолжал читать. Свое творение высокому суду я произносил не менее полутора часов. И все это время Гейдар Алиевич сидел, не шелохнувшись, с каменным лицом. Живыми были в нем только глаза. Вот они с интересом скользят по залу, потом поочередно – на судью и народных заседателей. И долго, изучающе рассматривают подсудимых. На себе я дважды поймал его взгляд. Первый раз, когда пересохшую гортань охлаждал шипучим «Бадамлы». Его глаза остановились на мне и ободряюще улыбнулись. Второй раз – в самом конце, то ли с удивлением, то ли с интересом, когда я потребовал для 13 из 25 сидящих на скамье подсудимых высшей меры наказания – расстрела. В брошенном на меня взгляде, кроме насторожившей меня задумчивости, я ничего не заметил.

Прояснилось все на следующий день.

– Сабир Мамедович, вы – молодец. Заключение было великолепным, профессиональным и убедительным. Я получил удовольствие, – пожимая руку, сказал он мне, когда я вошел в кабинет руководителя Кировобадского отдела КГБ.

– Хорошо я их, начальника милиции и его,– кивнул он в сторону хозяина кабинета, – заставил пройти и послушать. Они меня только встретили и мне захотелось прогуляться по городу. Смотрю толпа народа. Подхожу, а тут радио объявляет: «Слово прокурору Гусейнову». И я, как говорится, с корабля на бал. Не пожалел. Получил удовольствие.

– А мне, Гейдар Алиевич, показалось, что вас что-то смутило.

– Ишь ты, заметил! – с любопытством, словно заново открывая меня для себя, сказал он. – Нет, не смутило. Поразило.

– Как это?! – недоумеваю я.

– Объясняю:

после Нюрнберга Кировабад стал вторым городом мира, где прокурор, как на том историческом процессе, потребовал 13 подсудимым смертной казни, и суд с ним согласился.

– Мне и в голову такого не приходило, – пролепетал я. – Но они заслуживают этого.

– Нет слов, заслуживают! – подхватил он и тут же с нескрываемым интересом попросил рассказать, как мы вышли на банду и как их брали.

Я детально, не упуская ни единой подробности, стал рассказывать. Внимательно выслушав меня, он покачал головой и несколько раз не без восхищения повторил: «Здорово! Отличная работа!»

– Кстати, Гейдар Алиевич, в раскрытии этой архизапутанной истории прокуратуре большую помощь оказали сотрудники вашего горотдела.

– Очень хорошо, молодец, – сказал он, обращаясь к своему кировобадскому коллеге.

– В связи с этим у меня к вам одна убедительная просьба.

– Слушаю.

– Прошу поощрить местных чекистов, оказавших прокуратуре действенную помощь в разоблачении убийц.

– Как вы это себе представляете?

– Я напишу обоснованное на фактах и примерах ходатайство.

Гейдар Алиевич призадумался.

– Не спеши, – наконец отозвался он. – Сначала я должен обговорить этот вопрос с руководством. Ведь я не председатель КГБ.

– Станете! – выпалил я и тут же поправился:

– Даст Бог, станете!

– Спасибо за несбыточное пожелание, – усмехнулся Гейдар Алиевич.

…Не таким уж оно оказалось несбыточным. Через месяцев семь-восемь его выдвинули заместителем председателя, а спустя еще год Гейдар Алиевич занял кабинет Председателя азербайджанской секретной службы…

О моей просьбе Гейдар Алиевич не забыл. Он вообще никогда ничего не забывал. Память у него была просто уникальная. Через много лет он мог восстановить картину любого эпизода. Запросто перечислить по имени и отчеству тех, кто присутствовал в той или иной ситуации, кто и что сказал, кто, как и даже каким жестом реагировал. Более того, мог напомнить, какая стояла погода и который был час… Этой своей способностью он поражал, пожалуй, всех и вся. Меня, во всяком случае, не однажды. Я обомлел, когда он в подробностях припомнил мне тот мой возглас, которому никто тогда в 65-м не придал особого значения, но который по истечению короткого времени приобрел форму удачного предсказания. А случилось это при следующих обстоятельствах.

По спущенной из Москвы квоте у нас должен был появиться новый генерал. Звание «генерал» в республиках Советского Союза присваивалось строго в соответствии с ней и только тем, кто занимал соответствующую должность и кого представляло местное ЦК. Таков уж в те времена был порядок. На основании этого представления, по существу, и издавался Указ Верховного Совета СССР о присвоении такому-то такому звания «генерал».

Кандидатур было несколько.

– На ком остановимся, Сабир? Все достойны,– держа перед собой, принесенный мною список, спрашивает он меня.

– По мне – Тофик Азиевич Асланов,– предлагаю я.

– Почему?

– Заместитель министра внутренних дел… Профессионал высокого класса… Я его хорошо знаю. Работал с ним не один год. Сын Героя Советского Союза генерал-майора танковых войск Ази Асланова…– аргументируя, я неожиданно для себя самого же заключаю:

– Сын генерала должен стать генералом.

– Значит, по твоей логике выходит, что и моему сыну суждено стать генералом? – не отрываясь от списка, и не без иронии, хмыкает Гейдар Алиевич.