Его Голгофа
Шрифт:
– Он, как и отец, сам будет назначать генералов! – опять-таки спонтанно вырывается из меня, а, спохватившись, я тут же добавляю:
– Даст Бог!
Гейдар Алиевич резко вскидывает брови и с задумчивой ошарашанностью, глядя на меня, говорит:
– Эти слова вылетают из тебя, казалось бы просто так, сами собой, а на деле… Помнишь, Кировабад…
И напомнил мне тот день после процесса, который он сравнил с Нюрнбергским и слово в слово повторил мою высказанную ему просьбу и то, что я в запальчивости произнес…
– Не помню… Это было так давно,– пожимаю я плечами.
– Семнадцать лет назад. 26 сентября 1964 года. На тебе был пуловер песочного
– Да ну ладно!.. Готовь представление. Пусть сын генерала становится генералом.
«Ну и память»,– подумал я тогда. А сейчас, после многих лет, оставшихся позади меня, я думаю, что такая дается Господом единицам и только избранным, и только тем, кому Он предназначил совсем необычный путь жизни. Здесь я нисколько не преувеличиваю и, Боже упаси, если у кого возникнет мыслишка о том, что, мол, я в след ушедшему, по каким-то там соображениям позволяю себе, так скажем, приврать. Думаю, знатоки истории, исследовавшие жизнь и деятельность великих личностей, согласятся с моим наблюдением. Поражал своей памятью выбившийся из низов в императоры Бонапарт. Своей необыкновенной памятливостью повергали в изумление Македонский, Талейран, Линкольн, Бисмарк, Сталин…
Может, найдутся такие, кто поиронизирует по поводу приведенных мной исторических параллелей. Найдутся, конечно. И будут они из числа тех, в чьей структуре генов с рождения заложен роковой порок амбиций. Их можно понять. В этом мире они видят только себя. Мир и жизнь для них – ничто иное, как приложение к ним. И ни в коем случае не наоборот. С этого иллюзорного постамента самолюбования они и взирают на окружающее и уж тем более на окружение. И что для них мог значить, находящийся в этом окружении человек по имени Гейдар Алиев? Ничего, кроме выедающей их изнутри эмоции, которая внешне и то украдкой проявлялась снисходительной и напитанной ядом зависти усмешкой… В нем они видели то, чего им хотелось видеть, а не то, что в нем было и он нес в себе…
Точно не помню, но, кажется, Есенин написал:
Глаза в глаза – лица не увидать.
Большое видится на расстоянии.
А теперь еще представьте, что наша страна с ее геополитическими и экономическими возможностями, территориально, по численности населения и по исторически сложившимся данностям была бы равна Франции или Германии. Да, сослагательные наклонения для реалий политической жизни – пустой звук. Но обратите внимание, на Олимп высшего руководства советской страны все-таки был привлечен никто иной, как Гейдар Алиевич Алиев… Это потом пришли Эдуард Шеварднадзе и разваливший державу никчемный ставропольский казак. Встань Гейдар Алиевич во главе страны (такое, как известно, рассматривалось), он не допустил бы ни краха державы, ни повального унижения народов. Ведь коммунистический Китай уже являл собой неплохой пример тому, как можно достойно выйти из положения. Я опять скатился на сослагательность… Опять увлекся. Трудно, очень трудно этого избежать. И непонятно, как такое очевидное не просматривается другими.
3.
Вернусь, однако, в Кировабад. Нет, о моей просьбе Гейдар Алиевич не забыл. Спустя две недели, во время обеденного перерыва у меня дома раздался звонок. Я поднял трубку. Голос Гейдара Алиевича:
– Сабир
– Постараюсь, Гейдар Алиевич, – заверил я.
Вскоре приказ по КГБ Азербайджана о поощрении сотрудников, оказавших действенную помощь в раскрытии и обезвреживании особо опасной банды, здесь же, в Кировабаде, по поручению генерала Цвигуна, зачитывал сам Гейдар Алиев. Кроме этого поручения, на него возложили и другое – особой секретности и важности. Нам, городским силовикам, он о нем сказал уклончиво. Дескать, днями в нашем городе состоится ответственное мероприятие общесоюзного масштаба с участием трех первых секретарей ЦК Компартий – Грузии, Армении и Азербайджана, на которое, вероятно, прибудет из Москвы важная государственная персона. И еще сказал, что обеспечение охраны и безопасности участников форума возложена лично на него.
– Прошу, – предупредил он, – мое сообщение держать в строгой тайне и отнестись к нему со всей серьезностью. И еще прошу каждого из вас не позднее завтрашнего утра представить мне полные данные о неблагонадежных криминальных типах, находящихся на свободе, в том числе и психически неуравновешенных. Также представить сведения о последних происшествиях уголовного и иного порядка, в которых преступники использовали огнестрельное или холодное оружие.
Подробный и обстоятельный инструктаж длился довольно долго.
– Есть у кого какие вопросы? – спросил он, подытоживая беседу.
– Пока нет, – откликнулся за всех начальник городского отдела милиции.
– Может, у кого-то имеются какие-либо предложения или мнения?
– Пока нет, – снова за всех ответил шеф милиции.
Мы согласно кивнули.
– В таком случае все свободны.
Мы направились к выходу.
– А вы, товарищ прокурор, – остановил он меня, – задержитесь.
Оставшись с глазу на глаз, он, по-свойски положив руку мне на плечо, сказал:
– В один из своих приездов ваш главный городской милиционер поделился любопытной информацией. Он уверял меня, что твоя прокуратура имеет хорошую агентурную связь с криминалитетом от Кировабада до Газаха…
– Так он и есть, Гейдар Алиевич. Мне и самому приходится выходить на некоторых «авторитетов», чтобы получить необходимую информацию. Иначе у нас была бы куча «висяков»… Ничего в этом плохого я не вижу.
– Разве я вас осуждаю?! – потрепал он меня по плечу. – Наоборот. Хочу просить помочь выйти на них… Провести с ними, так сказать, агитационно-пропагандистскую работу. Поможешь?
– Нет вопросов, Гейдар Алиевич, – оживился я.
– Сабир Мамедович, я не стал бы подвергать риску засвечивания твою агентурную сеть, но… Дело в том, что сюда, – он перешел на шепот,– на пару деньков заедет не кто иной, как сам председатель Президиума Верховного совета Союза ССР Николай Викторович Подгорный. Мы не должны ударить лицом в грязь.
Одевшись попроще, мы ту ночь и всю вторую половину следующего дня проводили в разъездах и в конспиративных встречах с некоторыми из «паханов» уголовного мира. Я, признаться, побаивался за него, а он чувствовал себя уверенно и вел себя с внушающим уважение достоинством. Наши собеседники, которые могли повести себя, мягко говоря, неадекватно, проникались к нему доверием. Проникались и давали слово в дни, когда в Кировабаде будут большие люди, «базаров» не устраивать.