Эго и Архетип

Эдингер Эдвард

"Существовал единый человек Будучи все еще грешниками, мы не можем удостоиться такой похвалы, ибо каждый из нас не един, но множественен... Взгляни на того, кто считает себя единым. Но он не един, ибо имеет столько личностей, сколько у него бывает настроений..." Разбросанность или множественность как психологическое состоя­ние может рассматриваться либо с внутренней, либо с внешней точки зре­ния. С внутренней точки зрения, множественность представляет собой со­стояние внутренней фрагментированности, включающее в себя ряд относительно независимых комплексов, которые при соприкосновении с эго вызывают изменения в настроении и установке, побуждая индивида осознать, что он не единственен, а множественен. С внешней точки зре­ния, множественность проявляется посредством экстериоризации или проецирования частей индивидуальной психики во внешний мир. Нахо­дясь в таком состоянии, индивид обнаруживает, что его друзья, враги, на­дежды, страхи, источники поддержки и угрозы потерпеть неудачу конкре­тизируются во внешних людях, объектах и событиях.

Состояние разбросанности исключает возможность переживания существенной ин­дивидуальности. Индивид находится в плену у "десяти тысяч вещей".

Внутренний и внешний аспекты составляют лишь две точки зрения на одну и ту же реальность. С любой точки зрения необходим процесс соби­рания. Этот процесс занимает большую часть личностного анализа. Ана­лизируемый должен непрестанно говорить и определять ("я есть это"), с чем он имеет дело—с образом сновидения или с аффективно окрашенной про­екцией. Процесс собирания своего существа или, лучше сказать, самовос­становления предполагает признание правомерности существования всех аспектов своей сущности, оставшихся без внимания в процессе развития эго. В процессе реализации постепенно пробуждается сознание, что за ви­димой множественностью существует единство и что именно это, пред-существующее единство мотивировало постановку трудной задачи соби­рания своего существа.

Теперь мы обратимся к современному сновидению, которое послужит иллюстрацией к предметам нашего исследования. Фактически всю эту главу можно рассматривать как комментарий к значениям данного сновидения. Оно очень короткое:

"Сновидец увидел одноклеточный организм, небольшую массу пульсиру­ющей протоплазмы, похожей на амебу. В центре организма, где обычно находится ядро, располагалось отверстие. Через это отверстие он увидел другой мир, ландшафт, простирающийся до горизонта". Сновидение вызвало у сновидца ряд ассоциаций. Приведем некоторые из них. Одноклеточный организм напомнил сновидцу, что носителями жизни являются разрозненные, отдельные элементы, клетки. Здесь просле­живается несомненная связь с символизмом Монады. Протоплазма была охарактеризована как первичный материал для жизни, источник всех би­ологических влечений к выживанию. Ее можно было бы считать местона­хождением различных вожделений и желаний. Пульсация вызывала ассо­циацию с приливом и отливом, систолой и диастолой, чередованием дня и ночи. Отверстие в центре клетки напомнило сновидцу нору кролика, ко­торая в "Алисе в стране чудес" служила входом в другой мир. Пустота в цен­тре клетки напомнила сновидцу одно место, прочитанное в работе Юнга, в котором говорилось, что в центре традиционных религиозных монад помещается изображение божества, но центр современных индивидуальных монад обычно пустует. В целом, отверстие производило впечатление окна, выходящего в другой мир.

Таким образом, сновидение отображает Монаду в ее биологической форме, т.е. как клетку. Эта клетка состоит из пульсирующей протоплазмы, олицетворяющей основные желания, вожделения и влечения психики к жизни. В самом центре этой трепещущей массы вожделений и желаний по­мещается окно или вход в другой мир, в архетипическую психику. Это озна­чает, что индивид может увидеть мельком другой мир, проникнув в центр протоплазматических влечений и отвергая протоплазму. Другими слова­ми, познание индивидуальности как сверхличностной реальности нахо­дится в самом центре наших личных, эгоистических стремлений к власти, вожделений и самовосхвалений.

Это сновидение имеет сходство со сновидением, о котором сообщил Юнг:

"Сновидец оказался с тремя более молодыми спутниками в Ливерпуле. Была ночь. Шел дождь. Воздух был полон дыма и сажи. Они поднимались от гавани к "верхнему городу". Сновидец сказал: "Было ужасно темно, и мы испытывали неприятное чувство. Мы не могли понять, как мож­но это выносить. Мы немного поговорили об этом, и тогда один из моих спутников сказал, что, как ни странно, его друг поселился здесь, чем немало удивил всех. Во время этого разговора мы пришли к обще­ственному парку, который находился в центре города. Парк имел форму квадрата, и в его центре находилось озеро или большой пруд.. На нем находилось одинокое дерево, усыпанная красными цветами магнолия, которая стояла в вечном солнечном сиянии. Я заметил, что мои спутники не обратили внимания на это чудо, и тогда я на­чал понимать, почему этот человек поселился здесь". Это сновидение имеет ряд сходств с предыдущим сновидением. Непри­ятная темень Ливерпуля соответствует протоплазме. Название города "Ли­верпуль" связано с печенью, местом пребывания жизни, и имеет такое же сим­волическое значение, как и протоплазма. В центре ливерпульского мрака помещается пруд вечного солнечного сияния, который имеет близкую ана­логию с ландшафтом другого мира в центре протоплазмы. Впоследствии сновидец описал место солнечного сияния как "окно в вечность", точно так же, как другой сновидец назвал отверстие окном в другой мир. Здесь мы имеем эмпирическое доказательство того, что, в конечном счете, Монада не безоконна. Ливерпульское сновидение привело к созданию картины мандалы, опубликованной Юнгом

Как показал Юнг, мандата, в сущности, символически выражает состо­яние, при котором человек ощущает себя индивидом. Такой образ спонтанно возникает из недр бессознательного в те моменты, когда индивид начинает сознавать грандиозность и ужас того, что значит быть единст­венной, неделимой и одинокой монадой. Сознательно-теоретическое знание символизма мандалы играет незначительную роль. Опасность этого знания состоит в

том, что такие образы могут быть умышленно использо­ваны в качестве суррогата реального опыта. Как говорит Юнг:

"Необходимо проявлять чрезвычайную осторожность в этих вопро­сах, так как при подражательном влечении и, несомненно, нездоро­вом желании украшать себя диковинными перьями и наряжаться в экзотические наряды слишком многие люди ошибочно хватаются за такие "волшебные" средства, как мази и притирания, и применяют их снаружи. Люди готовы совершать самые абсурдные поступки, только бы не встретиться со своей душой".

Оставим пока в стороне такие помрачения ума. Все данные говорят о том, что переживание, символизируемое мандалой, составляет центральную, фундаментальную реальность человеческого существования. Я постарался охарактеризовать состояние, при котором человек ощущает себя индиви­дом, со всеми вытекающими отсюда последствиями и смысловыми значе­ниями. Эта смутно осознаваемая реальность служит источником наших са­мых возвышенных устремлений и опасений. Мы и любим ее, и ненавидим. В одно и то же время ее императивы ввергают нас в бездну страдания, вызван­ного разлукой и расчленением, и доставляют нам ощущение безопасности и глубокого смысла. Однако, при всех превратностях жизни, она неизменно остается конечной реальностью нашего бытия.

Вначале я отметил, что внешнее наблюдение указывает на то, что жизнь не является континуумом, но состоит из дискретных элементов. Тем не ме­нее, при рассмотрении безоконной природы Монады, мы установили сле­дующее: Монада все-таки имеет окно; в центре переживания индивидуаль­ности находится осознание того, что все другие индивиды, как и мы, живут в единственном, герметически закрытом мире, и это сознание позволяет нам устанавливать значимую связь со всеми другими элементами жизни. В результате этого мы чувствуем свою причастность континууму. Следова­тельно, на достаточно глубоком уровне внутреннее наблюдение вступает в противоречие с внешним наблюдением. В этой связи я вспомнил физиче­скую проблему природы света: состоит свет из частиц или из волн, т.е. состо­ит свет из отдельных элементов или составляет континуум? Современные данные требуют, чтобы свет рассматривался с парадоксальной точки зре­ния, т.е. как состоящий из частиц и волн одновременно.46 Также обстоит де­ло и с психикой: мы одновременно составляем единственные, неделимые элементы бытия и входим в состав континуума, который является всеоб­щей волной жизни.

ГЛАВА VII

Архетип Троицы и диалектика развития

Существуют три вида "Целого": первый, пред­шествующий частям; второй, состоящий из частей; третий, вплетающий в единую ткань и части, и целое

ПРОКЛ

1.ТРИ И ЧЕТЫРЕ

Одно из основных открытий, сделанных Юнгом, состоит в открытии психо­логического значения числа четыре в той мере, в какой это число соотно­сится с символизмом психической целостности и с четырьмя функциями. Четверица, или кватерность, составляет основу всей его теории психичес­кого, как в части ее структуры, так и в части цели психического развития, про­цесса индивидуации. Поэтому мы должны обращать пристальное внима­ние на проявления символизма четверицы, или кватерности, в сновидениях и в образах мифов и фольклора. Однако существуют и другие числовые мо­тивы, которые имеют широкое распространение. Быть может, чаще всего встречается мотив Троицы. Придавая первостепенное значение четверице, Юнг в большинстве случаев был склонен истолковывать триединые об­разы как неполные или усеченные четверицы.1 Этот подход вызывает ряд воз­ражений. В.Уайт пишет следующее:

"...Всегда ли, столкнувшись с числом три, мы должны задавать вопрос: "Где четвертый элемент?" Должны ли мы предполагать, что число три необходимо всегда и везде рассматривать только как четыре минус один? Не есть ли каждый треугольник всего лишь несостоявшийся квадрат?... Нельзя ли предположить, что троичные символы сами составляют архетипические образы, которые передают содержание, отличное от содер­жания четверицы?"

Этот вопрос рассматривается в настоящей главе. Наиболее полное исследование символизма Троицы содержится в эс­се Юнга "Психологический подход к догмату Троицы". Эссе начинается с обзора дохристианских изображений Троицы и затем переходит к описа­нию нумерологического символизма Платона и пифагорейцев. После психологического комментария к христианской Троице Отца, Сына и Святого духа Юнг подводит итог исторического развития догмата Троицы как состав­ной части символа веры. Далее он подробно останавливается на трех ас­пектах Троицы, сопоставляя ее с образом четверицы. Последний рассмат­ривается как завершение Троицы посредством добавления четвертого, ранее отвергнутого элемента, а именно: материи, дьявола и темной стороны. У Юнга, по-видимому, переплетаются две различные интерпретации, ко­торые вступают в противоречие друг с другом. Впрочем, он не дает конкрет­ных указаний по этому вопросу. С одной стороны, Юнг рассматривает Троицу как неполное отображение божества, которое, быть может, необ­ходимо на определенной стадии психического развития, но не соответ­ствует требованиям индивидуации, поскольку не учитывает четвертый принцип материи и порочную сторону Бога. Примером такой интерпре­тации служит следующая цитата. После рассмотрения реальности злой силы Юнг пишет: