Его Искушение
Шрифт:
И я была уверена по веселому тону сводной сестры матери, что мне будут рады…
Ошибалась.
Как же я ошибалась…
Воспоминания прерывает звонок, и я роюсь в сумке, отвечаю надоедливому Флауэру:
— Что еще, Ридли?!
— Послушай, Аврора, Иван Кац клиент экстра-класса. Крайне могущественный. Его слово — руководство к действию. Не перечь ему…
Звоночки начинают напрягать сознание, уже готовлюсь, чтобы задать пару вопросов, как агент обрубает:
— У меня вторая
Хмурюсь, рассматривая мобильник. В голосе Ридли я уловила нотки паники напополам со страхом…
Кто же такой этот Иван Кац, что даже его имя произносят с неким трепетом, пропитанным паникой?
Мне все больше не нравится ситуация, в которую меня впутали. Бросаю взгляд на молчаливого водителя.
Так и хочется сказать, чтобы разворачивал машину и ехал обратно к моему дому.
— Мы скоро будем на месте.
Словно в ответ на свои мысли слышу грубый голос водителя.
Ты слишком громко думаешь, Аврора. Мысленно пинаю себя.
— Два часа вытерпеть, только два часа, — убеждаю себя, а сама кручу слова Ридли как на повторе:
Помни, что на кону все!
Да. Я все помню.
И опять лечу на скоростном поезде в свои воспоминания.
К тому, как я достигала этого “всего”…
— Ай! — взвываю и отпрыгиваю, поджав ногу, поднимаю пробитую подошву и вижу ржавый гвоздь, торчащий из резины.
Выковыриваю железяку и плачу, смотря на дыру.
Моя единственная обувь…
Сжимаю несчастную ручку чемодана, сцепляю зубы и упрямо продолжаю идти.
Дойдя до нужного здания в сгущающихся сумерках, голодная, уставшая, напуганная, озирающаяся по сторонам на каждый звук, стучусь в обшарпанную дверь с цифрой тридцать семь.
Я запомню эту цифру на всю жизнь, обзаведясь пунктиком.
Меня будут считать сумасбродной моделью, которая, исколесив весь мир, никогда не останавливается в номере отеля под цифрой тридцать семь.
Продрогшая, дрожащая, я стучу в дверь, пальцы уже болят, наконец, мне открывает тучная женщина со злым темным взглядом.
— Явилась-таки?! Где шлялась-то столько?! — с порога.
— Я упала и у меня украли рюкзак с кошельком, я пешком дошла…
Отвечаю в нерешительности, но на одутловатом лице не проскальзывает ни доли сочувствия или хоть капельки жалости.
— Бестолочь.
В сердцах бросает родственница и махает небрежно рукой, приглашая войти.
Жилище темное и отталкивающее. Это не та уютная скромность, к которой я привыкла в родном доме, а что-то рваное, темное, угнетающее, наполненное аурой беспросветности.
— Значит так, бестолочь! — послышался в спину скрипучий голос. — Приютила я тебя только по просьбе сестры, но хлеб ты здесь даром есть не будешь!
— Мама сказала, что будет переводить вам ежемесячно сумму на мое содержание.
— Этих копеек ни на что не хватит! Работать пойдешь, если жрать захочешь. Или вали обратно в свой клоповник.
Постановила толстуха, которую я в сердцах в дальнейшем прозвала не Жанной, а Жабой.
В доме было много народу. Жаба делала деньги на всем. Даже на усыновлении.
— По доброте душевной воспитываю вас, сердце у меня большое…
Поговаривала она, смотря на тех, кто жил в ее доме. Беспризорников. Детдомовцев, которых она брала на воспитание.
Только они знали, что единственная причина, по которой Жанна брала на воспитание — это льготы, которые они с мужем получали от государства…
И единственное, что в Жабе было большим, это вовсе не сердце — а жажда наживы и умение урвать все для себя.
Именно в ее доме я поняла, что за фасадом благополучия и добропорядочности может скрываться одна сплошная гниль.
Денег у меня не было. Еды на всех не хватало.
Тогда я была несуразной.
Меня прозвали кузнечиком из-за непомерной длины ног и худобы.
Чтобы выжить, я продавала яблоки на рынке.
Мерзла и часто смотрела на красный фрукт, желая украсть то, что давала на продажу Жаба.
Но у этой мерзкой женщины не украдешь. Она умела управлять и вести подсчет всему.
Маме я так и не смогла признаться в той ситуации, в которую попала. Отец слег. Близким и так приходилось тяжко.
Родители хотели как лучше, а вышло то, что вышло.
Я ставила себе цель учиться. Всего-то перетерпеть года три и свалить из колледжа.
Пришлось работать. К труду я была приучена. Единственное, к чему не была привычна — это к человеческой подлости…
И, как говорится, все, что ни случается, к лучшему.
Так же и со мной произошло.
Если бы я не стояла на рынке и не продавала яблоки…
Не случилось бы то, что перевернуло вверх дном всю мою жизнь.
Я стою за прилавком. Как всегда. Такой же день, как вчера, как позавчера. Рутина. Одно и тоже изо дня в день.
Распределяю товар, поправляю ценник, занимаю ледяные руки.
Неожиданно подпрыгиваю, когда слышу звонкое:
— Феноменально!
— Простите?!
Смотрю в упор на странного мужчину в ярком бирюзовом пальто с меховой окантовкой. От него веет достатком и уверенностью, а маленькие, немного узкие глаза смотрят прямо на меня с неким азартом.
Руки в кожаных перчатках хватают мое лицо за подбородок без спроса, а я настолько поражена поведением мужчины, что не предпринимаю попыток вырваться.