Его маленькая слабость
Шрифт:
Даже глаза закрыл, чтобы справиться с гневом за мою бесцеремонность. Но раз уж я уже все равно перешла черту, то дойду до конца.
Веду указательными пальцами по носу с небольшой горбинкой. И наконец добираюсь до своей конечной цели.
Губы. Довольно пухлые с четко очерченными краями. Слегка обветренные. Но вопреки моим ожиданиям, вовсе не сжаты в сдерживаемой ярости.
Нет. Они расслаблены. И под мягким натиском моих пальцев они размыкаются.
— Натрогалась? — хрипит мужчина.
Киваю.
— Ну и что же я, по-твоему, чувствую? — продолжает он.
Неуверенно пожимаю плечами:
— Вроде злитесь, но… — осекаюсь, когда по кончику пальца скользит горячий язык.
От неожиданности одергиваю руку.
— Боишься? — чувствую, как теперь его хриплый голос отдаётся вибрацией не только на подушечках пальцев, но и во всем теле.
Похоже, я наконец догадываюсь, что это за чувства…
— Н-нет, — выдыхаю прерывисто, и чувствую, как меня трясёт в противовес ответу.
Его дыхание совсем близко. Вкус этого мужчины воспоминаниями собирается на языке. Рот наполняется слюной, словно в сознании всплыло нечто очень вкусное.
— А зря, — выдыхает он, касаясь моих губ своими, и продолжает говорить в мой приоткрытый рот: — Это нечто животное, невеличка. Хочу тебя до одури.
Из моего горла вырывается невольный стон, скорее похожий на нервный выдох. Будто весь воздух из легких выкачали одним словом.
Хочет. И ведь сейчас он абсолютно трезв.
Как же я хочу его сейчас видеть. Хочу видеть, что говорят его глаза. И помнить, какого они цвета.
Но все это растворяется, когда мой рот оказываются в плену жадных губ. На затылок ложится тяжёлая ладонь. До боли сжимает мои волосы, вынуждая сдавленно пищать.
Свободной рукой Глеб подтягивает мои бёдра, прижимая меня к себе. Он меня действительно хочет. Значит, весь этот двойной подтекст в каждом его действии мне не мерещился? И это не было просто пьяным бредом?
Нерешительно касаюсь кончиками пальцев мощной шеи. В мой рот врывается удовлетворённый рык.
Но я тут же вздрагиваю, слыша, как за стеной щёлкает замок входной двери.
Глеб немного отстраняется, продолжая сжимать мои волосы в кулаке:
— Но связываться с инвалидкой — это слишком даже для меня…
Глава 4
ГЛЕБ
Еще секунду гляжу в огромные невидящие глаза, наполняющиеся слезами. Отшатываюсь.
Я же только хотел держаться подальше! Зачем гадостей-то наговорил? На кой хер поцеловал?! Дьявол!
Что ж, во всяком случае, я оттолкнул ее достаточно.
Тяжело дыша, исподлобья наблюдаю, как девчонка торопливо пытается сбежать из кухни. Дрожащими пальчиками по стене скользит.
Вынуждая меня податься вперёд, налетает на домработницу, что явилась в самый неподходящий момент, резко отрезвив меня. Или подходящий. Останавливаю себя. Я ж вроде решил, что не нянька.
Хмурюсь, чувствуя неприятный осадок в душе. Будто я совершил сейчас что-то непоправимое. То, о чем потом могу крепко пожалеть.
— Что ты творишь? — ворчит Надежда. — Слепая ведь, а не полоумная! Куда так несёшься?
— Простите, — слышу слёзы в голосе Ани, хоть она и пытается не всхлипывать.
Запускаю пятерню в волосы. Так стиснул зубы, что кажется сейчас потрескаются. Воротит от самого себя! И от неё, жалкой такой!!!
Что за урод?!
Забей! Займись своим делом!
— Доброе утро, Глеб Виталич! — завидев меня, домработница резко меняет интонацию. — А я чуть пораньше решила прийти! Вы ж поговорить хотели.
Принесла нелегкая…
Проводив девчонку взглядом, переключаю внимание на домработницу:
— Я вроде уже по телефону все сказал. Ещё раз подобное повторится — уволю!
— Так, а с девчонкой, что прикажете делать? — вкрадчиво интересуется женщина.
Хлопает дверь, вынуждая домработницу подскочить на месте и покоситься в коридор.
Закатываю глаза:
— Накормить. И оставить в покое, — велю я, немного подумав.
— Как оставить? Тут?
— Хочешь к себе забрать? — я скептически приподнимаю бровь.
— Вот ещё! Только мне и не хватало обузы! В малюсенькой квартирке! Где мы с дочками ютимся! Ой, скажете, — усмехается Надежда.
А я щурюсь недобро. Значит я не один такой недовольный подобным сюрпризом в своём доме?
— Сдали бы ее в приют. Есть же какие-то интернаты для калек, — советует добродетельница.
На секунду представляется, как я высаживаю ее беспомощную у пошарпанных деревянных дверей интерната, и уезжаю.
До боли сжимаю кулаки.
— Сначала надо узнать, что к чему, — шиплю сквозь сжатые зубы. — А потом решу, как поступить.
Домработница неопределенно пожимает плечами:
— Хозяин-барин, — и удаляется из кухни.
Перевожу взгляд на край двери, что виднеется из кухни. Девчонка так ею шарахнула, что первым порывом было ворваться в комнату и напомнить, что она здесь тихая неприметная, — и к тому же незваная, — гостья. Но чувство, что я уже и без того совершил непоправимую ошибку не позволяет мне сделать и шагу. Все что остаётся, продолжать стоять среди кухни, зло сжимая кулаки.