Его-Моя биография Великого Футуриста
Шрифт:
Поэт готовится к Отлету: Он целый день бирюзово смотрит на горизонт юго-восточного зова — Он слышит.
Дальше
Сейчас — вижу по солнцу — около семи.
Воскресенье. Июль — 2-е, 1917.
Каменка.
Я сижу — около дома — в лесу у костра.
Кипячу чайник.
Около в наберушке земляника — ждет.
Я подкладываю в огонь сучья, ворочаю угли.
У меня болит правый бок и левая лопатка; вчера метал сено, упрел, устал, в баню потом ходил — сразу легче стало.
Я плохой работник — у меня много природной силы, гибкости, ловкости, смекалки, но
Быстро задыхаюсь, таю, нервничаю.
Ныне я много косил, но не днем когда захлестывает овод, а под вечер, как отзанимаюсь.
Ныне же в первый раз видел, как славно пахала пол озимое пар Маруся — жена Алешина.
Конечно плугом гена.
Скоро Маруся будет еще пахать — продолжать — ей нравится — легко, нужна сноровка.
Женщины — аристократки и крестьянки (у нас крестьянки пахать небудут) приезжайте смотреть: Маруся пашет и ей нравится
Я еще могу емко колоть дрова.
У нас гостит брат Петя — матрос.
Петя служит матросом-мотористом радиотелеграфа в Гельсинфорсе — вот уже восемь лет. Всю свою молодость, красоту дней, энергию, душу, надежды, возможности — весь смысл своей судьбы отдал казарме, запаху отхожаго места, скверной каше, дурному обращенью начальства, общей нестерпимой тоске таких же, как он, товарищей.
За что кому — во имя какое.
Ох — страшно — кошмарно об этом мыслить.
Нет человеческих сил слушать рассказы Пети о службе своей, перед которой каторга ему кажется желанным отдыхом.
В едком дыме костра — отмахиваясь преувеличенными движеньями — я ищу отвлеченья.
Дальше.
Около меня лежит блок-нот, подниму, стану писать еще биографию Великого Футуриста дальше.
Поэт-Йог — и загорелый от солнца — полуголый будто индус — неотрывно смотрит в огонь костра: может быть Он видит Себя на берегу священного Ганга у истока проникновенно повторяющего божественное имя Сиддарта Гаутемы — просветленного Творца буддизма.
Я пою Его Индию:
Трава. Песок. И плеск морей Венчают Мир венечно. В гостях у медных дикарей Гостить я буду вечно. Рубины глаз в кустах тигриц А меткость рук упруга Прилеты перелетных птиц Умеет петь подруга. В шатрах из пальмовых ветвин Дымится ужин дружный И песню трав — пахучих вин Развеет ветер южный. А на поляне у костра Откроется вдруг дверка Змеинно выбежит сестра Нагая баядерка Ан-нэо-хатсу-хмау-ниса Я позову на Врамапутр Укрыться в радостях маиса Над звездолинами для утр, Я русский — в Индии Йогов Поэт Земель — Небес — Морей Приехал мудрости учиться У солнцекожих дикарей. Теперь Он смотрит на небо.Я снимаю вскипевший чайник, завариваю чай, пью с земляникой, иногда пишу.
Сейчас Он думает о полученном только
Мария зовет Его:
— Приезжай на Кавказ. Хочу слышать, чуять твои мысли, твои стихи. Я знаю тебе нехочется расставаться с милой Каменкой, но мы должны петь свои песни. Жду здесь — в Пятигорске.
Я еще наливаю чашку чаю.
Каменка, сосны на горе, костер, земляника.
Небо безоблачно, птицы, запах скошенной травы, творческий покой.
Один.
А где то там в Пятигорске пестрая суета гостей, симфонический день в Цветнике, театр дорогого товарища — П. И. Амираго (Его антрепренера), чудесных импрессарио Юзика Казарова, Володи Снарского, Басманова-Волынского.
Поездки Кисловодск — Ессентуки — Железноводск.
Съезд знаменитостей.
И там — на балконе Бристоля — Его друг Мария Комарова — нежная, поющая, грустная.
И всегда нервная, мятущаяся.
Поэт сердцем слышит ее волненья, вопросы.
Чудесный она товарищ.
Ему хочется поехать, Он готов, Его крылья вздрагивают.
Но я останавливаю: мне необходимо работать сейчас — закончить книгу — Его-моя биография Великого Футуриста,
Я также знаю: Его тянет к Песням, к движенью, к друзьям, к любви.
Дальше.
Я понимаю, чувствую, сознаю.
А Его здоровье — ведь на Каменке лучше.
О я слишком Его знаю; Поэт ничуть никогда небережет Своего здоровья — как денег — как славы — как общественного мненья — и тратит все это — земное — во весь Свой размах.
Если б отдаться воле Его хоть раз без контроля в жизни — Он сгинул бы быстро.
И всем было бы просто безразлично.
Ах — не все ли равно всем: есть Он или нет.
Все на свете эгоистично — условно.
Пусть Он воображает, фантазирует, увлекается, любит, творит, поет.
Он — Поэт.
Я наливаю медленно чаю, кладу земляники, успокаиваю Поэта: ехать на Кавказ еще нельзя.
Ялта зовёт
О комнате ветка оранжевой рябины.
Поэт потерял покой.
Он каждую ночь видит во сне море в Крыму, рыбаков из Балаклавы, корзины с виноградом, девушек в белых платьях, солнце на берегу у волн, корабли, дельфинов, крепкий турецкий кофе.
Просыпаясь кричит мне.
— Дальше.
А я работаю и упорно молчу: мне осталось совсем мало, еще несколько страниц, несколько слов.
Ведь Ему 33 года и мой труд впереди.
Я потом когда нибудь напишу вторую часть Его Дней и моих минут.
Теперь же Он начинает меня побеждать — кажется снам Поэта суждено осуществиться.
Скоро снова — Пермь — Ялта.
Так было много раз.
На пароходах по Каме — Волге до Саратова, там по дороге в Симферополь, оттуда на автомобиле в Ялту.
Этот маршрут я повторяю, пою, пишу, декламирую, чтобы только успокоить Поэта.
Быть может через 10 дней придется расстаться с Каменкой, с Его музеем, родными. И в путь — дальше. Все — к лучшему, к совершенному.
Мой вольный бег Мой путь привольный Где солнце и где Май Вчера — Казбек Сегодня — волны У моря Черного мой рай.