Его огонь горит для меня. Том 2
Шрифт:
— Думаешь, что он её любит?
— Думаю, что он ей помогает.
— Но она-то! Вешается ему на шею без стеснения, а ещё с чужим ребёнком.
— Её тоже можно понять. Он одинок, богат, влиятелен, она всего лишь хочет устроить свою жизнь получше. Ты же знаешь, что семьи у неё не осталось, поэтому его покровительство — это счастливый лотерейный билет.
— То есть ты на её стороне?
— Нет, я просто пытаюсь тебе объяснить. Ты знаешь, я не думаю, что между ними что-то было. Просто ему нужно ощущение того, что он делает что-то хорошее, что он для кого-то важен. Мне кажется так.
— Что
— Разобраться в себе в первую очередь. И поговорить с ним, а не со мной. Сказать ему что-то приятное для разнообразия.
— А если он мне откажет?
— То ты будешь жить дальше зная, что хотя бы попыталась. А как иначе?
— Не знаю. Ждать, пока он сам придёт?
— Можешь и подождать, если хочешь, — я помолчала. — Знаешь, тогда на поле боя он же тебя прикрывал от смерти. Собой. А потом вы очнулись, и ты матюгами его с себя согнала, назвала зловонной тушей. Я бы тоже обиделась.
— Он мне ребро сломал.
— Да, я помню твою обличительную речь, — хмыкнула я. — Я как-то в Ринара кинжал воткнула. Но мы об этом не вспоминаем, занимаемся более приятными вещами.
— Алин, думаешь, он на меня ещё посмотрит?
— Думаю, что да. Он очень долго живёт, должен быть сильно мудрее и выдержаннее нас. Кроме того, ты действительно крайне сильная магичка, где он ещё такую найдёт?
— Он упрямый, найдёт если захочет.
— Тогда чего ты ждёшь? Или нужна достойная конкурентка? Мне вот, кстати, до сих пор интересно, письмена у него везде? Ну то есть вот там тоже или как? Поэтому давай, Маша, дерзай, потом расскажешь.
— Вот уж нет. Если у нас всё получится, то ничего я тебе не расскажу.
— Злыдня вредная.
— Ворона любопытная.
— Вот и поговорили. Ладно, пойду, а то как-то тяжело уже.
— Сколько ты уже можешь без него обходиться?
— Максимум час, — я горько вздохнула.
После смерти Ринара я не могла находиться без него. Сначала вообще ни мгновения, только в туалет одна ходила, стараясь закончить побыстрее. Потом потихоньку по пять-десять минут приучала себя. Но до сих пор тяжело. И даже вышеупомянутый час — это не совсем правда, не дотянула я до часа несколько минут, а слезы стояли в глазах уже спустя полчаса. Тяжело. Но Ринар не просто не ропщет, он меня поддерживает, и мне кажется, что в глубине души даже наслаждается моим помешательством. Не выпускает из рук, не отводит глаз, и каждую ночь раз за разом показывает, как сильно меня любит.
Мы разошлись с Машей, и я отправилась в каюту к любимому. Упала в родные объятия, обняла порядком раздавшуюся в размерах Марту и затихла.
— Ягодка? Я тут вот что подумал. С момента, как мы поженились, мы были близки почти каждую ночь, так?
— Так.
— Каждую ночь.
— Да.
— У вас как-то по-другому это?
— Ты о чём?
— Ну всё-таки обычно есть пару ночей в месяц у женщин, когда они отказывают мужьям. А у нас не было. Уже почти три месяца не было, вот я и решил спросить.
Я села на кровати и начала судорожно вспоминать. Кажется, последний раз красные дни календаря были ещё в плену в Ковене. Как давно это было, словно целую жизнь назад. А потом? Не помню. Ринар тем временем расплывался в улыбке. А я лишь могла ошарашенно смотреть на него.
— Я не знаю… Может, это стресс?
— Пошли Келая найдём и выясним.
Келай нашёлся на камбузе, где уплетал сладкие пироги, оставшиеся с завтрака. Положив руку мне на живот, он подтвердил, что да, стресс. И стрессу уже скоро три месяца. А ещё он двойной.
Выходили из корабельной кухни мы в разных состояниях. Я на ватных ногах, а Ринар с огромной улыбкой на лице. Меня же словно пыльным мешком по голове стукнули, сразу стало очень страшно и тоскливо. Захотелось к маме и сестре, обсудить с ними, посоветоваться.
— Ты не рада?
— Что?
— Ты не рада?
— Чему?
— Беременности.
— Какой?
— Твоей.
— Ааа, — протянула и снова ушла мыслями к родным. Я постоянно видела их в снах, и мы даже болтали, но это было не то. Совсем не то по сравнению с тем, что мама может обнять. И по сестре с племяшками я ужасно скучала. Вообще, дела у них шли неплохо, хотя они тоже скучали. И Ленка как-то сказала, что если бы они знали, что так будет, то ушли бы вместе со мной.
— Алина?
— Да?
— С тобой всё в порядке?
— Да. К маме хочу. Рожать страшно. Какие мне дети, я сама ещё ребёнок!
Ринар сначала обнял, а потом взял лицо в ладони и сказал:
— Это самое замечательное, что только может быть. Я буду рядом, всегда. И у нас всё получится. А то, что это близнецы — это даже лучше. Сразу двое. Двойняшки будут в восторге, сразу столько раз стать тётями. У нас будет очень много помощи и у тебя будут самые лучшие лекари и няни. Всё будет хорошо, ягодка моя любимая.
— Но…
— Без но.
Мы сидели на тёмной палубе, вокруг царила морская прохлада, лёгкий бриз обдувал кожу, а воздух пах морем и солью. Было хорошо и красиво.
— Знаешь, я бы только одного хотела — чтобы мама с сестрой и племяшками были рядом. Нельзя ли как-то сделать, чтобы их забрать?
— Я подумаю, как это сделать, но это процесс совсем не быстрый, — ответил Ринар.
— А чего тут думать? — появилась перед нами богиня Жизни. — Мы тебе обещали награду, проси.
— Здравствуйте, Всевышняя! — напряглась я. — А как же то, что вы всех воскресили?
— Мы обещали награду за победу, победа была общая. Их награда — жизнь. А ты свою не попросила, но раз ты надумала, то мы только рады.
— Но как же? А дети? Хорошо ли они перенесут портал?
— У нас, богов, другие пути. Так, я тебя уговаривать что ли буду? — подбоченилась богиня.
— Всевышняя, могли бы вы, пожалуйста, перенести сюда в этот мир мою маму, сестру Ленку и племяшек Машу и Маришу? — попросила я, сложив руки в умоляющем жесте.
— Вот. Иное дело.
Богиня исчезла, едва я пробормотала слова благодарности. Вместо неё появились четыре фигуры, две побольше и две маленькие. Племяшки были в трусах и каше, одна держала в руках яблоко, а вторая — чуть погрызенное манго. Ленка замерла передо мной с бутербродом в руках одетая в тапки, домашние шорты и майку на бретельках. Мама стояла в халате с зубной щёткой во рту и полотенцем в руках. У всех глаза были по огромному блюдцу размером.