Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)
Шрифт:
– Как все произошло?
– Вэст начал меня подозревать еще раньше. В понедельник вечером он пошел за мной, но я об этом узнал, только когда приехал сюда. Туман стоял такой, что на расстоянии трех ярдов уже ничего нельзя было разглядеть. Я постучал два раза, и Оберштейн открыл дверь. Тогда этот молодой человек бросился к нам и потребовал объяснения, что мы собираемся делать с бумагами. У Оберштейна была короткая дубинка, налитая свинцом, он всегда ее с собой носил, и, когда Вэст ворвался в коридор, он ударил его ею по голове. Удар оказался смертельным – он умер через пять минут. Его тело лежало в коридоре, и мы долго ломали голову над тем, что теперь делать. Потом Оберштейну пришла в голову эта мысль о поездах, которые останавливаются у него под окнами на черной лестнице. Но сначала он изучил бумаги, которые я ему принес. Сказал, что три из них очень важны и он должен оставить их. «Но вы не можете оставить их, – возразил я. – Если их не вернуть, в Вулидже поднимется ужасный шум». –
– А ваш брат?
– Мне он ничего не сказал. Правда, он как-то раз застал меня со своими ключами в руках, поэтому я думаю, что он меня подозревал. Я по его глазам видел, что он меня подозревает. Как вы знаете, он этого не перенес.
В комнате наступило молчание. Первым заговорил Майкрофт Холмс.
– Вы можете частично искупить свою вину. Это облегчит вашу совесть, а возможно, и наказание.
– О каком искуплении вы говорите?
– Где Оберштейн с бумагами?
– Я не знаю.
– Какие-нибудь адреса он называл?
– Говорил, что письма, отправленные в отель «Лувр» в Париже, в конце концов попадут к нему в руки.
– В таком случае у вас еще есть шанс загладить вину, – сказал Шерлок Холмс.
– Я готов на все. Этому человеку я ничем не обязан. Он погубил меня.
– Вот перо и бумага. Садитесь и пишите, я буду диктовать. На конверте напишете названный адрес. Так, теперь письмо: «Дорогой сэр. Касательно нашей сделки, вы уже наверняка заметили, что у вас не хватает одной существенной детали.
У меня есть копия ее чертежа. Однако раздобыть ее было делом не простым, поэтому я вынужден просить у вас аванс еще на пятьсот фунтов. Почте я не доверяю и хочу получить указанную сумму либо золотом, либо банковскими билетами. Я бы сам приехал к вам, но сейчас мой отъезд за границу вызовет ненужные подозрения. Поэтому я ожидаю встречи с вами в курительной комнате гостиницы «Чаринг-кросс» в субботу ровно в полдень. Учтите, я приму только английские фунты или золото». Это должно сработать. Я буду сильно удивлен, если этот человек не клюнет на такую наживку.
И Холмс не ошибся! Теперь это уже дело истории, той тайной истории нашей страны, которая зачастую намного более глубока и интересна, чем ее официальная хроника. Оберштейн, одолеваемый страстным желанием довести до конца свой триумф, поддался соблазну и угодил на пятнадцать лет в английскую тюрьму. В его чемодане были найдены бесценные чертежи Брюса-Партингтона, которые он уже успел предложить всем морским державам Европы и теперь дожидался, кто даст б'oльшую сумму.
Полковник Волтер умер в тюрьме под конец второго года своего приговора. Что касается Холмса, то он с новыми силами взялся за свою монографию о полифонических мотетах ди Лассо, которая впоследствии была издана небольшим тиражом и осела в частных библиотеках. Знатоки утверждают, что его работу можно считать последним словом в этой области. Через несколько недель я случайно узнал о том, что мой друг ездил в Виндзор [45] . Когда он оттуда вернулся, в галстуке его сияла изумительной красоты изумрудная булавка. На мой вопрос, купил ли он ее, он ответил, что это подарок одной великодушной высокопоставленной леди, в интересах которой ему как-то посчастливилось выполнить кое-какую небольшую работу. Больше я от него не добился ни слова, но мне кажется, что я знаю августейшее имя этой леди, и уверен, что та изумрудная булавка всегда будет напоминать моему другу о приключении с чертежами Брюса-Партингтона.
45
Город в Англии, недалеко от Лондона, летняя резиденция английских королей.
Дело четвертое
Дьяволова нога
Пополняя время от времени записи о своей многолетней и близкой дружбе с мистером Шерлоком Холмсом интересными воспоминаниями и рассказами о новых любопытных происшествиях, я постоянно сталкиваюсь с трудностями, связанными с его отвращением к собственной славе. Его замкнутому и циничному характеру всегда претили известность и почитание, и, заканчивая очередное успешное дело, он был рад отдать свои лавры какому-нибудь недалекому полицейскому инспектору, чтобы потом с едкой усмешкой слушать хор поздравлений в его адрес. Лишь подобное поведение моего друга, а никак не недостаток интересного материала явилось причиной того, что в последние годы так мало моих рассказов было представлено публике. Участие в некоторых его приключениях я всегда считал для себя честью, обязывающей быть осмотрительным и сдержанным.
Поэтому я был порядком удивлен, когда в прошлый вторник получил от Холмса телеграмму (он никогда не писал писем, если можно обойтись телеграммой) следующего содержания: «Расскажите им о Корнуолльском ужасе, самом странном из моих дел».
Я не представляю, какой зигзаг памяти заставил вспомнить его это дело или какая причуда вызвала у него желание посоветовать мне рассказать о нем, но, опасаясь следующей телеграммы, на этот раз с запретом, я спешу разыскать в своих записях подробности этой истории и изложить ее своим читателям.
Итак, было это весной тысяча восемьсот девяносто седьмого года. Постоянная напряженная, требующая полной отдачи сил работа, усугубленная, возможно, легкомысленным отношением моего друга к собственному здоровью, ослабила его железный организм. В марте того года доктор Мур Эйгар с Харли-стрит (о том, при каких драматических обстоятельствах произошло его знакомство с Холмсом, я, возможно, когда-нибудь еще напишу) в категорической форме потребовал от знаменитого частного сыщика отложить все свои дела и целиком предаться отдыху, если он не хочет довести себя до полного упадка сил. К состоянию своего здоровья мой друг не проявлял ни малейшего интереса, поскольку главным для него всегда была работа мысли, но, в конце концов, угроза того, что он может навсегда лишиться возможности заниматься своей работой, заставила его пойти навстречу требованиям врача, и он дал себя уговорить полностью сменить обстановку и климат. Таким образом, в самом начале весны того года мы с ним оказались в небольшом коттедже недалеко от бухты Полду на крайней оконечности полуострова Корнуолл.
Это было удивительное место, которое как нельзя лучше подходило мрачному настроению моего пациента. В окна нашего маленького домика с выбеленными стенами, стоявшего на вершине высокого поросшего травой холма, открывался вид на зловещий полукруг залива Маунтс, этой издавна известной ловушки для парусников, с его черными каменными утесами и омываемыми волнами рифами, на которых простилось с жизнью неисчислимое множество моряков. Когда дует северный ветер, он остается спокоен и безмятежен, маня в свои коварные объятия гонимые бушующим штормом суда, ищущие отдыха и защиты. Но потом следует неожиданная смена ветра, с юго-запада налетает бешеный шквал, якорь срывается, судно налетает на скалы, последняя битва посреди пенящихся бурунов… Опытные моряки держатся подальше от этого адского места.
Земля, окружающая нас, была так же угрюма, как море. Это край холмистых верещатников [46] , серовато-коричневых и пустынных, редкие башни церквей указывали на месторасположение деревушек, которые стоят здесь испокон веков. Земли эти хранят множество напоминаний о той древней расе, которая некогда населяла эти районы и исчезла, оставив после себя причудливые следы в виде странных каменных сооружений, курганов, хранящих в себе обожженные людские кости, и странных земляных укреплений, воссоздающих в памяти суровую доисторическую жизнь. Загадочность этих живописных мест, в которых витал дух давно забытых народов, пришлась по душе моему другу, и он много времени проводил в одиноких прогулках и раздумьях на лоне природы. Древний корнский язык [47] также привлек к себе его внимание, и, я помню, у него появилась идея, что он близок к халдейскому [48] языку и имеет корни в том наречии, на котором разговаривали финикийские торговцы оловом, заплывавшие в эти края. Он заказал себе целую библиотечку книг по филологии и уже собирался засесть за изучение этого вопроса, когда неожиданно, к моему искреннему сожалению и его нескрываемой радости, мы даже в этой дикой местности оказались втянутыми в историю более волнующую, более захватывающую и бесконечно более загадочную, чем любое из тех дел, которые заставили нас покинуть Лондон. Наша простая и безмятежная жизнь и благотворный для здоровья покой были безжалостно нарушены, и мы с головой окунулись в череду событий, которые всколыхнули не только Корнуэл, но и весь запад Англии. Многие из моих читателей, несомненно, помнят о «Корнуолльском ужасе», хотя лондонской печати достигли лишь весьма искаженные рассказы о том, что на самом деле произошло. Теперь, спустя тринадцать лет после тех событий, я изложу читателю истинные невероятные подробности того дела.
46
Верещатники – заросли кустарников, преимущественно семейства вересковых; встречаются толокнянка, брусника, черника, мхи, лишайники. Распространены на песчаных и торфяных почвах.
47
Язык кельтского населения полуострова Корнуолл. Вымер в конце XVIII в.
48
Халдеи – семитические племена, жившие в первой половине I тыс. до н. э. в Южной Месопотамии. Вели борьбу с Ассирией за обладание Вавилоном.