Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)
Шрифт:
– Полиция графства в тупике, – сказал он. – Но, может быть, ваш богатый опыт подсказал вам какое-либо приемлемое объяснение? Я обращаюсь к вам лишь по той причине, что я довольно часто наведываюсь в эти места и успел хорошо познакомиться с этой семьей. Более того, моя мать – корнуоллка, и по ее линии я прихожусь им двоюродным братом. То, что с ними случилось, меня, конечно же, потрясло. Могу сказать вам, что я как раз собрался в Африку, но, когда сегодня утром весть об этом настигла меня в Плимуте, я сразу же вернулся, чтобы помочь следствию.
Холмс удивленно поднял брови.
– Вы из-за этого не сели на пароход?
– Поплыву на следующем.
– Надо же! Вот это настоящая дружба.
– Говорю же вам, они мои
– Да-да… Двоюродные братья по материнской линии. А что же ваш багаж? Остался на борту?
– Да, кое-что. Но большая часть – в гостинице.
– Понятно. Но дело это не могло так быстро попасть в плимутские утренние газеты.
– Верно, сэр, но мне сообщили об этом телеграммой.
– Могу я спросить, кто?
Тень скользнула по худому лицу исследователя.
– Вы очень любопытны, мистер Холмс.
– Того требует моя работа.
С видимым усилием доктор Стерндейл сдержал свое недовольство.
– У меня нет причин это скрывать, – сказал он. – Я получил телеграмму от мистера Раундхэя, приходского священника.
– Благодарю вас, – кивнул Холмс. – В ответ на ваш вопрос могу сказать, что пока еще я не до конца определился с этим делом, но не сомневаюсь, что найду решение. Говорить больше было бы преждевременно.
– Может быть, вы уже кого-то подозреваете?
– На этот вопрос я не могу вам ответить.
– Что ж, выходит, я зря потратил время, и дольше оставаться здесь мне не имеет смысла.
Знаменитый доктор вышел из нашего коттеджа в очень плохом настроении, через пять минут за ним последовал и Холмс. Вернулся он только вечером. По его усталому лицу и по тому, как медленно он вошел, я понял, что расследование так и не сдвинулось с мертвой точки. Прочитав телеграмму, которая дожидалась его на столе, он швырнул ее в камин.
– Из плимутского отеля, Ватсон, – пояснил он. – Название мне дал священник. Я послал туда запрос, чтобы убедиться, что доктор Леон Стерндейл говорил правду. Похоже, он действительно провел вчерашнюю ночь там и позволил части своего багажа уплыть в Африку без него, чтобы вернуться и принять участие в расследовании. Что вы об этом думаете, Ватсон?
– Это дело его очень сильно интересует.
– Сильно интересует… Да. Есть тут какая-то ниточка, за которую можно ухватиться и распутать весь клубок. Но ничего, Ватсон, я уверен, что-нибудь еще обязательно всплывет. Когда это произойдет, наши затруднения останутся позади.
В ту минуту я и не представлял, как скоро слова Холмса воплотятся в жизнь и какими странными и зловещими окажутся новые обстоятельства, которые пустили расследование в совершенно новое русло. Утром, бреясь у окна в своей комнате, я услышал стук копыт и, выглянув в окно, увидел, что по дороге мчится двуколка. Она остановилась у нашей калитки, из нее выпрыгнул наш знакомый приходской священник и бросился через сад к дому. Холмс уже оделся, и мы вместе поспешили вниз навстречу ему.
Гость наш был так взволнован, что с трудом выговаривал слова. Задыхаясь и переходя на крик, он изложил нам суть нового трагического происшествия.
– Мы в руках дьявола, мистер Холмс! Мой несчастный приход в руках дьявола! – кричал он. – Сам сатана промышляет здесь! Бог оставил нас! – Он был так возбужден, что даже пританцовывал. Все это выглядело бы даже смешно, если бы не его пепельно-серое лицо и расширившиеся от ужаса глаза. Наконец он собрался и одним духом выпалил страшную новость:
– Этой ночью умер мистер Мортимер Тридженнис. Симптомы точно такие же, как у остальных членов его семьи.
Холмс взволнованно встрепенулся.
– Ваша двуколка выдержит нас троих?
– Да.
– Ватсон, потом позавтракаем. Мистер Раундхэй, мы в вашем распоряжении. Скорее… Скорее! Нужно успеть, пока там ничего не тронуто.
Квартирант снимал в доме священника две обособленных угловых комнаты, расположенных одна над другой. Нижняя, большая,
– Рад сообщить, что мои поиски оказались не бесполезными, – сказал он. – Я не могу задерживаться здесь, чтобы обсуждать это дело с полицией, но буду очень вам обязан, мистер Раундхэй, если вы от моего имени засвидетельствуете почтение инспектору и посоветуете ему обратить особое внимание на окно спальни и на лампу в гостиной. Оба этих предмета и сами по себе очень важны, а вместе они могут оказаться решающими для всего дела. Если инспектору понадобятся дополнительные указания, я с удовольствием приму его в своем коттедже. Теперь пойдемте, Ватсон, у нас есть еще дела.
Возможно, местной полиции пришлось не по нраву вмешательство частного сыщика, а может, у них были основания считать, что они сами справятся с этим делом, так или иначе, в следующие два дня к нам никто не обращался. Холмс курил и о чем-то размышлял, но большую часть времени проводил в долгих одиноких прогулках, из которых возвращался под вечер. Когда я спрашивал, куда он ходил, мой друг отказывался отвечать. Один эксперимент Холмса помог понять мне, в каком направлении движутся его мысли. Он купил лампу, точно такую же, как та, что горела в комнате Мортимера Тридженниса в утро его смерти, наполнил ее таким же маслом, которое использовалось в доме священника, и точно вычислил время, за которое оно выгорело. Другой его эксперимент был более неприятным, и я думаю, что воспоминания о нем будут преследовать меня до самой смерти.