Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)
Шрифт:
– Какие же он поставил условия?
– Ну, он хотел иметь свой ключ от дома. Тут ничего такого не было, потому что квартиранты часто просят ключ для себя. И он хотел, чтобы его никогда ни при каких обстоятельствах не беспокоили.
– Тоже вполне объяснимое желание, не так ли?
– Да, в разумных пределах. Но то, что происходит у нас, выходит за всякие пределы. Он живет у меня уже десять дней, но ни мистер Воррен, ни я, ни служанка не видели его ни разу. Мы слышим только его шаги, этот постоянный торопливый топот днем и ночью, утром и вечером. Кроме первого дня он ни разу не выходил из своей комнаты.
– А в первый день, значит, все-таки выходил?
– Да, сэр, и вернулся очень поздно… Когда все мы уже спали. Он, когда заказывал комнату, предупредил меня об этом и попросил не закрывать дверь на задвижку. Вернулся он после полуночи – я услышала его шаги на лестнице.
– А как же еда?
– На этот счет он дал отдельное указание. Мы должны всегда, когда он звонит, оставлять еду на стуле у его двери. Потом, когда поест, он снова звонит, и мы забираем грязную посуду с того же стула. Если ему еще что-то нужно, он пишет это печатными буквами на бумажке и оставляет записку на стуле.
– Печатными буквами?
– Да, сэр, карандашом, печатными буквами. Одно-два слова, и все. Да вот сами посмотрите, я специально принесла вам показать: «МЫЛО». А вот еще: «СПИЧКА». А вот то, что он написал в первый день утром: «“ДЕЙЛИ ГАЗЕТТ”». Я каждое утро оставляю ему газету рядом с завтраком.
– Вы только взгляните, Ватсон! – воскликнул Холмс, с величайшим интересом рассматривая листки, которые передала ему домовладелица. – Действительно, очень необычно. Затворничество я могу понять, но зачем писать печатными буквами? Это ведь неудобно. Почему бы не писать как обычно? Что вы на это скажете, Ватсон?
– Он не хочет, чтобы кто-нибудь видел его почерк.
– Но почему? Какое ему дело до того, что скажет о его почерке хозяйка дома? Хотя, может быть, вы и правы. Но чем вызван такой лаконизм?
– Даже не могу представить.
– Это дает нам приятную возможность заняться анализом. Слова написаны карандашом с широким грифелем фиолетового оттенка. Ничего необычного. Смотрите, здесь сбоку от бумаги оторвали кусочек. Это сделали уже после того, как слово было написано – от «М» в «МЫЛО» осталась только часть. Наводит на мысли, не правда ли, Ватсон!
– О том, что он осторожничает?
– Совершенно верно. Там наверняка была какая-то отметина, отпечаток пальца или что-нибудь другое, что могло бы указать на личность того, кто писал. Миссис Воррен, вы говорили, что это был среднего роста бородатый брюнет? Какого возраста он может быть?
– Да молодой еще… Не больше тридцати.
– Что-нибудь о нем вы еще можете рассказать?
– Ну, по-английски он говорил довольно хорошо, но по акценту слышно, что он иностранец.
– И он был хорошо одет, не так ли?
– Я бы сказала, очень аккуратно одет, сэр… Как джентльмен. Во все темное… Ничего примечательного.
– Имени своего он не назвал?
– Нет, сэр.
– А письма он получает? Может быть, к нему кто-нибудь приходит?
– Ни того ни другого, сэр.
– Но наверняка ведь или вы, или служанка заходите в его комнату по утрам?
– Нет, сэр, он полностью сам о себе заботится.
– Надо же! Очень интересно! А его багаж?
– У него с собой был только один большой коричневый чемодан.
– Что ж, похоже, материала в нашем распоряжении не так уж много. Так вы говорите, из той комнаты ничего не появляется… Что, совершенно ничего?
Домовладелица вынула из сумки конверт. Из него на стол она вытряхнула две сгоревших спички и окурок сигареты.
– Сегодня утром это лежало на его подносе. Я принесла их, потому что слышала, будто вы по всяким мелочам можете о человеке все рассказать.
Холмс пожал плечами.
– Это мне почти ни о чем не говорит, – сказал он. – Спички, конечно, использовались, чтобы зажигать сигареты. Это видно по тому, как мало они обгорели. Когда закуриваешь сигару или трубку, успевает сгореть примерно половина спички. О, а этот окурок гораздо интереснее! Вы говорите, у этого джентльмена были усы и борода?
– Да, сэр.
– Хм, непонятно. Так выкурить сигарету мог только чисто выбритый человек. Ватсон, даже ваши скромные усы пострадали бы.
– Мундштук? – предположил я.
– Нет-нет, ее кончик примят. Я полагаю, в той комнате не могут находиться два человека, миссис Воррен?
– Нет, сэр. Он так мало ест, что я иногда удивляюсь, как ему одному хватает.
– Что ж, я думаю, нам нужно дождаться новых фактов. В конце концов, вам ведь не на что жаловаться? Деньги вы получили, постоялец он спокойный, хоть и довольно необычный. Платит он хорошо, и если хочет прятаться, это его дело. У нас нет оснований для того, чтобы вмешиваться в его жизнь, пока не появится повод подозревать какое-нибудь правонарушение с его стороны. Я принял ваше дело и буду следить за ним. Если будут новости, сообщайте мне. Можете рассчитывать на мою помощь, если в этом возникнет необходимость… Что-то в этом деле есть, Ватсон, – заметил он, когда домовладелица покинула нас. – Это может быть обычным проявлением чудаковатости, но может быть и чем-то более глубоким, чем кажется на первый взгляд. Первое, что удивляет, это напрашивающийся вывод, что в этих комнатах живет совсем не тот человек, который их снимал.
– Что заставляет вас так думать?
– Помимо этого окурка, разве тот факт, что постоялец единственный раз покидал свое жилье сразу после того, как вселился в него, не наводит на эту мысль? Он… или кто-то другой вернулся в такое время, когда его никто не мог увидеть. Мы не можем знать наверняка, что тот, кто зашел ночью в ту квартиру, был тем самым человеком, который до этого из нее вышел. Кроме того, мужчина, снимавший комнаты, хорошо говорил по-английски, а этот вместо «спички» пишет «спичка». Можно предположить, что слово это он нашел в словаре, в котором указывается единственное число существительного. Краткость записок вполне может быть вызвана незнанием английского. Да, Ватсон, есть все основания полагать, что постояльца подменили.
– Но какой в этом смысл?
– На этот вопрос нам и нужно найти ответ. Для начала пойдем самой простой дорогой. – Он взял один из тех циклопических альбомов, куда день за днем вклеивал вырезанные из разных лондонских газет колонки частных объявлений о пропавших родственниках, потерянных вещах и тому подобное.
– Боже мой! – вздохнул он, листая страницы. – Сколько здесь плача, криков о помощи и отчаяния! Море неразгаданных загадок! Но для того, кто изучает необычное, это настоящий рай! Наш человек одинок и не может получать письма, не нарушая таинственности, к которой так стремится. Как к нему попадают новости или сообщения из внешнего мира? Разумеется, через объявления в газете. Другого способа не существует, и, к счастью, нам придется иметь дело только с одним изданием. Вот вырезки из «Дейли газетт» за последние две недели. «Леди с черным боа из конькобежного клуба…» – это мы пропустим. «Нет, Джимми не разобьет сердце матери…» – это вряд ли имеет отношение к делу. «Если леди, потерявшая сознание в брикстонском омнибусе…» – меня она не интересует. «Каждый день мое сердце тоскует…» – нытье, Ватсон. Сплошное нытье! Ага, а вот это уже интереснее. Послушайте-ка: «Будьте терпеливы. Каналы связи найдем. А пока – эта колонка. Дж.». Это вышло на следующий день после того, как у миссис Воррен появился новый постоялец.