Его секретарша

Бузакина Юлия

И последние кадры — Даша убегает от него по усыпанной осенними листьями дорожке в немецкой клинике. Маленькая, счастливая. Длинные темные волосы собраны в высокий хвостик, ручки засунуты в карманы маленькой красной курточки, а на ножках красивые красные сапожки, которые она выпросила накануне в торговом центре. Тогда у Даши еще были волосы… Снимала Амира, это был единственный кадр в фильме, на который попал он сам.

«Папочка, а ты купишь мне самолет?»

«Купишь самолет?»

Веселый смех.

«Купишь, папа? Ну, скажи, что купишь…»

А

он, сжимая в трясущихся руках папку с результатами обследования судорожно соображает, к кому можно обратиться еще. Чтобы спасти.

— Куплю… конечно, куплю… — давясь коньяком, всхлипнул Облонский.

Экран телевизора давно померк, а он все сидел, уставившись в пол. Дашу не смогли спасти. Никакие деньги не смогли купить ее жизнь. Биться со смертью было бесполезно.

Помогая похожим на него родителям, он думал, что таким образом сможет вылечить свою душу от горя. Но душа продолжала гореть в аду. У нее не было шанса на спасение. Потому что от себя не спастись. Он не знал, как спасается Амира там, в другой стране. А позвонить ей не мог. Ведь поклялся, что больше никогда ей не позвонит. Чтобы не бередить. Вместе больнее, чем врозь.

А Ира со своей глупой ревностью никак не может понять — на него нельзя возлагать надежды. Облонский никогда больше не заведет серьезных отношений. С него достаточно одного ада. На второй такой ад он не подпишется.

Глава 9. Маша

Все воскресенье у меня болела голова. И не от коньяка, нет. Она взрывалась от размышлений на тему Волкова. Что он сделает со мной, когда найдет? Я знала его слишком хорошо. Он ни за что не спустит мне с рук очередной побег и собственное унижение.

Этой ночью мы ночевали втроем — Надя поругалась со своим Серегой из-за нашей веселой вечеринки в баре и не поехала в общагу. Полночи мы ее успокаивали, а потом она до самого утра переписывалась с Серегой в ванной комнате. В пять утра Надя выбралась из ванной и громко объявила, что все мужики сволочи. Мы с Жаннеттой, несмотря на сонное состояние, не могли не согласиться с ее утверждением.

Сейчас Надя крепко спала, свернувшись калачиком в углу дивана и не обращала внимания на работающий телевизор. Жаннетта утопала в пенной ванне, пытаясь снять похмелье.

Я же, устроившись в потертом кресле, листала новостную ленту в телефоне и старалась не думать про Волкова.

Сотовый телефон внезапно завибрировал вызовом от мачехи.

Я вздрогнула. Началось…

— Маша, ты, где пропадаешь? — без приветствия затараторила на цыганский манер Тамара. — Месяц дома носа не показываешь! Разве так можно?

Тамару я не любила. Не было в ней ничего доброго, только жажда наживы мерцала в почти черных глазах. Именно Тамара отчаянно настаивала на знакомстве с Волковым — она хорошо дружила с его родной матерью. Вот и меня решила поскорее выжить из дома, чтобы переделать мамин зимний сад на первом этаже в мини-кондитерскую для своих тортов.

Пока я жила в доме, билась за мамин сад не на жизнь, а на смерть.

Мне казалось, если сад убрать, она окончательно от нас уйдет. А пока я ухаживаю за ее цветами, она незримо рядом.

— Тебе-то что? — чувствуя, как пульсируют болью виски, грубо поинтересовалась я.

— Да тут… папа приболел. Сама знаешь, у него в последнее время не очень хорошо с давлением из-за кредита. Ты бы приехала, проведала.

— Как, приболел? — испуганно сглотнула я. — Конечно, приеду! Очень скоро приеду…

Бросилась одеваться. Джинсы, футболка, легкая ветровка.

— Я отца проведаю, — прикрикнула в дверь ванной.

— Да, конечно, — простонала Жаннетта. Она лежала в наполненной теплой водой и лепестками роз ванной, и пялилась в потолок. Кажется, пена с ароматом цветущей сакуры помогала мало.

Я вышла из подъезда и села в маршрутное такси. Сказать, что я не люблю свою мачеху Тамару — ровным счетом не сказать ничего. С тех пор, как она появилась в нашей с папой жизни вместе со своими тортами, я потеряла покой. Мне было семнадцать, когда папа привел ее домой. Мамы с нами не было уже два года, а ему так хотелось уюта и тепла, которые мама когда-то дарила… Дом большой, просторный, а вдохнуть в него жизнь некому.

Мало того, что мы с Тамарой уже четыре года воюем за зимний сад, так она еще и убедила папу оформить на себя кредит малому бизнесу. Деньги мачеха пустила не в бизнес, а по ветру. Торты ее производства никто не хотел брать даже с рекламой, а папа уже третий месяц подряд пропускал оплату за кредит. Не удивительно, что у него подскочило давление.

…Вот и нужная остановка. Ухоженные домики загородного поселка. Какое все родное и близкое.

Сжимая ремешок сумки, бегу по кое-где сбитому тротуару к дому, в котором выросла.

Возле ворот стоит незнакомый черный джип. На сердце становится тревожно — в последнее время я не очень люблю чужаков.

«А может, это коллекторы? Приехали выбивать из папы долг?» — гулко ударило болью в виски сердце.

Я бросилась в дом со всех ног. В голове шумело. У меня теперь есть работа, и я смогу помочь папе с оплатой! Да, это я и скажу любителям выбивать долги.

Распахнула входную дверь, и не успела скинуть с ног кеды. Застыла, как вкопанная. Зимнего сада больше не было. Вместо моих любимых растений, которые много лет подряд подбирала мама, в помещении сада зияла устрашающая пустота.

Горло перехватил спазм. Цветы. Где цветы?

Я попятилась назад, едва не задохнувшись от страшного осознания — частички мамы больше нет. В глазах потемнело. Меня не было всего месяц, и за это время я успела потерять нечто большее, чем просто сад. Я потеряла остатки маминого дыхания, которое жило в ее цветах.

Шок длился несколько мгновений, и ему на смену пришла ярость.

Я бросилась в гостиную.

За покрытым расшитой золотом скатертью столом сидели Тамара и моя несостоявшаяся свекровь. На красивом медном подносе стоял кофейник и две чашки кофе. В пепельнице дымились не успевшие истлеть дамские сигареты.