Его величество и верность до притворства
Шрифт:
Думают, что только они достойны, а остальные, всего лишь на одно способны, как только вести интриги, без остановки болтать ни о чём, раскланиваться налево-направо и во всём подражать им. Что есть одна сплошная интрига и зависть, которая не даёт спокойно сидеть на своих, чуть попроще, чем у принцев, многоместных диванчиках, придворную знать.
– А где король? – поглядывая поверх веера в сторону сцены, перво-наперво, после того как уже достало смотреть на все эти напудренные и напомаженные лица придворных, среди которых свежего и интересного (интригующего, не в счёт) и не увидеть, озабочивают своих верных до своего титула и ума супругов, также верные своим титулам, герцогини и маркизы, а также менее приметные и малосимпатичные
Ну а тот же, величественный и уважающий только себя и на людях – только короля, герцог де Гиз, у которого имеются свои кровные престолонаследственные счёты со всяким королём из этой королевской ветви Бурбонов, занявшей трон в результате своих коварных по отношению к ним Гизам действий, насупившись, как это он всегда рефлекторно поступает, слыша провокационнейший для него вопрос о короле, многозначительно вслух отвечает:
– Мне тоже интересно, где же всё-таки на самом деле король. – Про себя же герцог де Гиз, не столь неоднозначен и он, несомненно знает, где в данный момент находится настоящий король, в котором он признаёт только себя.
– Да и что это за король, который, как какой-нибудь комедиант, разыгрывает перед нами спектакли. – Сжав, что есть силы трость, как и следовало от себя ожидать, после упоминания короля, и связанных с этим титулом надежд, герцог де Гиз начал жёстко развивать свою нервозность. – Король должен вести войны или в моменты своего отдыха рубить головы придворным, где каждый второй – интриган, а каждый первый – заговорщик. – Герцог де Гиз, исподлобья бросив свой взгляд на ряды сидящих вокруг него вельмож, ещё раз убедился, что от этих вельмож, возвеличивающих себя за долгое сидение на одном месте орденами, одетых в великолепные, пошитыми драгоценными камнями платья и выставляющих напоказ слишком напористо направленные вверх носы, можно любого заговора ожидать.
– А чего он своими танцами, которые и не танцы, а так лишь одно кривляние, и представлением себя добился? – Герцог де Гиз осуждающе покачал головой, чем вызвал надежду у своих наследственных родственников, уже решивших, что он сошёл с ума и, пожалуй, ещё чуть-чуть и он сойдёт на тот свет. – Того, что у него полный зал заговорщиков и главный из них заговорщик это я. – А вот эта его мысль даже прояснила лицо герцога и он, от осознания того, что он даже в своих мыслях самый первый заговорщик и претендент на трон, не смог удержаться и краешком губ улыбнулся. «Да он точно уже сбрендил, раз как сумасшедший, сам про себя смеётся», – радость предстоящего дележа наследства, уже затуманила головы, таких к нему внимательных наследственных родственников.
Сам же герцог де Гиз, вернувшись в свою суровую реальность, вдруг замечает брошенный на него косой взгляд тоже герцога, но не Гиза, а значит полугерцога – Генриха Анжуйского. Ну а если ты Генрих Анжуйский, да ещё и герцог, то уже по одному этому званию ты заслуживаешь презрительного ответного взгляда де Гиза, и как следствие всей этой предвзятости ко всем Генрихам де Гиза, далеко ведущей его задумчивой ненависти.
– Чего уставился мошенник и плут? – своим ответным поклоном, отдав должное учтивости, де Гиз уже про себя, отдал должное своей ненависти этому Генриху, которого будь его воля, то давно бы уже не было. Ну а раз желание входит в противоречие с волей или придворными правилами, где без позволения короля или же заговора, непозволительно лишать жизни своего собрата – придворного, то для того чтобы окончательно не потерять аппетит при виде ненавистной рожи Генриха, де Гизу требовалась хоть какая-нибудь на счёт него интрига.
«До чего подлец и негодяй этот Генрих. И ни в какую не хочет пьянствовать со мной, а затем играть в карты. Хотя пить за мой счёт, он, конечно, не отказывается, а вот играть в дурака (то есть на деньги), ни под каким трезвым и даже, что удивительно, пьяным видом, хоть под столом, хоть под лавкой, не желает. Не надо говорит, делать из меня дурака. Я и так знаю, кто, в конечном счёте, окажется в дураках. А что он имел в виду, заявляя это? – только сейчас раздумывая, понял де Гиз, что этот Генрих, не так прост, как кажется.
– Ах ты, сволочь! – герцог де Гиз даже покраснел, наткнувшись на нелицеприятный для себя вывод, который несли все эти намёкливые предположения Генриха Анжуйского. – Меня считать дураком и простофилей. Нет уж. Я просто так это не оставлю. – Де Гиз в смятении своих чувств, даже слегка психанул и, не сдержавшись, неожиданно для себя пристукнул своей тростью себе по ноге.
Ну а такой подвох со стороны своей руки или может быть ноги… Наверное, всё же ноги, ведь она уже на уровне привычки, при появлении несущей что-то за собой тени, всегда выдвигается вперёд для подножки (теперь вот и ему поставила). Так вот, такая подлость со стороны себя же, не в пример подлости других вельмож, от которых другого и не ожидаешь, больно бьёт, отчего герцог де Гиз даже на один момент теряет выражение своей непроницательной непринуждённости и срывается на эмоции. Что уже не может укрыться и остаться незамеченным от официальной фаворитки и любовницы герцога де Гиза мадам де Ажур, в чью обязанность как раз и входило быть внимательной к герцогу и оказывать ему различные знаки внимания.
Ведь по негласному внутреннему дворцовому правилу, каждый уважающий себя, что есть сопутствующий фактор, влиятельный вельможа, исходя из своей влиятельности, несмотря на свои желания, нежелания и предпочтения, если он хочет и дальше оставаться влиятельной вельможей, должен следовать этим установленным природой власти правилам, и иметь любовницу, либо фаворитку или же то и другое.
Ведь если у тебя нет этого атрибута твоей влиятельности, то такое положение дел может вызвать не только подозрения в наличии слабости у вельможи, у которого никаких слабостей не должно быть, но и интриги, с целью нащупать все его возможные слабости. И кто знает, к чему всё это может привести, и уж лучше сейчас при себе иметь хоть номинальную любовницу, нежели потом не иметь возможности её иметь.
Что (наличие таких связей), между прочим не вменялось в вину любому влиятельному лицу, которым был и герцог де Гиз, а поощрялось на самом близком уровне, его, как правило, много моложе супругой и в данном случае герцогиней де Гиз. Которая в свою очередь для поддержания статус-кво своего влиятельного супруга, старалась использовать уже своё влияние и не отставать от герцога. От чего или лучше сказать, благодаря чему – стараниям благоверных молодых супружниц престарелых вельмож, в большую моду и вошли мужские, на испанский манер, шляпы. Эти, так называемые шляпы «hors d’escalade», прозванным насмешниками «шляпами для рогоносцев» или «шляпами для дураков»: высокими, с заостренной тульей, с широченными полями, «затенёнными» колоссальных размеров плюмажем, были очень удобны и служили франту, который не снимал их ни днем, ни ночью, одновременно и зонтиком, и головным убором.
Что же касается мадам де Ажур, то она как никто другой умела читать по лицам, что в данном эмоциональном случае с герцогом, было не сложно сделать, что как раз и напугало мадам де Ажур, увидевшую такую неприкрытую, напоказ страсть в покрывшихся слезами глазах герцога де Гиза. Что и говорить, а стоящее во взгляде герцога нетерпение, до степени вспотевания лба разволновало мадам де Ажур. Ведь она не по слухам знала, до чего может довести безудержное рвение уже не слишком молодых герцогов, которые забывшись (что при их возрасте неудивительно), в своём буйстве страсти, забывают о благоразумии, что и заканчивается для них, но только не для их наследников, плачевно. Так что имели место случаи, когда наследники титулов и имений входили в свой сговор с фаворитками и убедительно, с хорошими отступными, требовали от них большей внимательности к престарелым герцогам.