Его выбор

Са Мари

По его лицу снова загадочное выражение проскальзывает. Такое, каких я у него раньше никогда не видел. Хотя дружу не первый год.

— Если что я людей мог дать. Лучший охранник, к сожалению, пока занят. Он на другом… задании.

— Нет. С людьми у нас все в порядке. Тем более свидетель настолько ценный, что я сам готов у ее двери ночевать.

Фраза звучит настолько двусмысленно, что я даже зависаю. Или мне кажется, или товарищ майор тоже не то имеет в виду. Не обычную охрану. Но он продолжает дальше. А я молчу. Чужая постель — не мое дело. У меня своих

проблем хватает.

— Ты ведь знаешь, посадить этого гада для меня — дело чести. Столько крови и грязи на его руках. Таким людям место в тюрьме. Я ведь в эту профессию затем и пошел, чтобы мир от подобной дряни очищать.

Киваю. Потому что и у меня точно такие же цели. И хотя я обычный предприниматель, готов помогать чем угодно. Даже готов быть шпионом, потому что имею доступ в это семейство. Сейчас совесть лишнее. Ведь если мы засадим папашу, то и Роксане придется ответить перед законом. Возможно даже тоже сесть. Или отделаться условным сроком. И у нее больше не будет такой надежной крыши, как папочка, а я смогу вернуть себе семью. Свою настоящую семью. Если за все что произошло меня, конечно, простят.

Но как правильно выразился товарищ майор, я тоже готов у ее двери ночевать. Спать на коврике.

Выхожу и иду к машине. В кармане начинает разрываться телефон. Смотрю на дисплей. Это Роксана. Отвечать нет никакого желание. Но надо. Чувствую себя школьником, которому надо делать скучную и нудную домашнюю работу.

— Привет, Рокс. Все в порядке?

— Конечно, любимый, — мурчит она так приторно, что аж зубы сводит, — представляешь, я приготовила для тебя подарок! Папа помог. Ты очень удивишься. Приезжай скорее! Жду не дождусь, когда ты его увидишь.

Глава 30

Глаза завязаны и руки тоже. Дышу глубоко. Стараюсь не волноваться. Это вредно для ребенка. С другой стороны, вся эта ситуация вредна для ребенка. И не только для него.

Где мы? Куда нас привезли? Единственного вопроса, который не возникает: зачем. Все, итак, ясно. Ни зачем хорошим. А зачем плохим, я пока знать не хочу. Мне нервничать вредно.

— Данила, — шепчу тихо.

Благо рот свободен. Не жду ответа. Такая безнадега накатывает. Но он отвечает. И его тихий шепот, как маленькое спасение. Как тогда на пустынном поле, где мы неслись прочь от пуль бандитов.

— Данила, — реветь начинаю.

Я опять его подставляю. Опять подставляю всех. Ну, что за судьба то такая, непутевая?

— Ш-ш-ш… все будет хорошо. Аня, не волнуйся. Слышишь? Все хорошо будет!

Киваю. Успокаиваюсь немного. Не спрашиваю, каким образом все хорошо станет. Когда мы сидим связанные. С закрытыми глазами. И неизвестно где. Но явно не в центре города. Потому что здесь слишком тихо.

Тишина накрывает плотным пологом. Ни звука несущихся по дороге машин. Ни людских голосов или криков гуляющих детей. Уж последние шумят так, что даже плотные стеклопакеты не спасают. Ни-че-го!

Плотная, густая, пугающая тишина. Она окутывает едва ли не сильнее, чем те веревки, которыми нас связали.

Но я жива. И это главное. У меня

целы руки и ноги, а значит я смогу бежать, когда понадобится. А еще в животе пинается ребенок. Легкие, едва различимые толчки. Но я их чувствую. Первые шевеления моего малыша. Даже представить не могла, что ощутить их придется в такой ситуации. Он словно тоже пытается успокоить меня и сказать, что с ним все в порядке. А еще рядом Дан и это успокаивает сильнее всего.

Начинаю твердить про себя. Что если удаться выпутаться живой и невредимой. Если удастся сбежать. Если не пострадаю ни я, ни ребенок. И если Дан тоже не пострадает. То я больше никогда. Никогда. Мамой клянусь! Не буду ввязываться ни в какие авантюры.

Буду жить тихой, спокойной жизнью. Научусь варить борщ. И блинчики тоже научусь печь. Только бы выбраться отсюда. Только бы никто не пострадал. Пожалуйста! Пожалуйста!

Грохот распахивающейся двери. Звук шагов. Чужое дыхание, которое я улавливаю. Посидев в полной тишине и не такое улавливать начнешь. Здесь, как под землей. А может мы и есть под землей. Что это? Бункер? Или подвал?

— Вперед! На выход! — грубит нам незнакомый мужской голос.

Или знакомый. Был ли он одним из тех здоровяков в масках, что заталкивали нас в темный наглухо тонированный фургон. И кто эти люди? Такие же бандиты, что похитили меня в однажды в прошлом? Или еще хуже. Работают на государство. А за спиной проворачивают по-тихому такие вот грязные дела. Противно.

Я, конечно, не очень наивная. Я понимаю, что в мире не все по закону. Не все решается в пользу справедливости. Что и полиция бывает продажная. Но никогда не сталкивалась с этим лично. И до последнего верила в торжество справедливости и силу суда. Похоже сегодня моя вера немного пошатнулась.

Меня хватают за локоть и дергают вверх. Грубо поднимают с места. Я ахаю. А Данила рядом рычит. Слышится удар. Грохот. Возня.

— А, ну, замри, идиот! Что ты собрался делать со связанными руками против пушки.

Звучит щелчок. Я никогда не слышала, как пистолет снимают с предохранителя. Но сейчас орущая интуиция подсказывает, что это именно оно.

— Дан!!! — кричу, — не надо. Остановись. Со мной все в порядке.

Он ведь за меня заступился. Думал, что мне больно делают. Может бьют. Мы же в повязках и ничего не видим. Только по звукам догадываться приходиться.

— Успокоился, — словно подтверждение моим словам, — а теперь на выход. Ты первая.

Меня снова тыкают. Вперед толкают. Но в этот раз я молчу. Зубы стискиваю. Хватит на сегодня экстрима. Боюсь мне его теперь на много лет вперед хватит. А может даже на всю оставшуюся жизнь. Если выживу конечно.

К горлу снова ком подступает. Потому что умирать не хочется. Губить своего ребенка по собственной дурости не хочется.

И в сотый раз подряд я начинаю твердить про себя, как мантру. Что если мы выберемся. Что если никто не пострадает. Я перестану вести себя как пацан в юбке. Перестану влипать в неприятности. Буду работать. Воспитывать сына. За мамой приглядывать. Она ведь уже не молодая.