Его знала вся Москва. К столетию С. Д. Индурского
Шрифт:
И редактору не осталось ничего другого, как признать правоту сотрудника.
Отрывок из повести
Редакция одного из «толстых» литературно-художественных журналов разрешила нам опубликовать отрывок из повести.
Сотрудник газеты, бегло пролистав повесть, выбрал, как ему казалось, сюжетно законченный эпизод. Некий молодой человек приезжает в незнакомый город. Идет по берегу реки и вдруг слышит крик: «Спасите!» Не раздумывая, парень бросается в реку и спасает
В редакции отрывок понравился.
– Подадим его броско, – решили в секретариате, – закажем клишированный заголовок, рисунки…
Когда отрывок уже стоял в полосе, редактор вдруг спросил:
– Товарищи, а читал ли кто-нибудь всю повесть?
…Отрывок не увидел света.
Благородный поступок, совершенный героем, был единственным в сложной и запутанной биографии вора-рецидивиста. Да и бросился в воду он лишь для того, чтобы получить вознаграждение.
Да, трудно судить о произведении по отрывку, каким бы эффектным он ни был…
Что легче?
Автор принес очерк.
– Прочтите его при мне, – попросил он.
– А вы долго писали этот очерк? – поинтересовался редактор.
– Тридцать дней.
– Вот видите, а вы хотите, чтобы судьбу очерка я решил за тридцать минут!
Все же автор настоял на своем. Когда редактор дочитал последнюю страницу, собеседник спросил:
– Ну, как?
Разговор принял неожиданный оборот:
– Здесь четыреста строк… Какой гонорар вы рассчитывали получить? – спросил редактор.
– Я как-то об этом не думал, – уклончиво ответил автор. – Рублей двадцать…
– Отлично, – сказал редактор. – Тема устраивает. Герой очерка тоже. А рукопись очень слаба. Выбросьте ее в корзину и напишите другой очерк. Предельный размер – двести строк. Подойдет – заплатим сорок рублей.
Больше этого очеркиста мы не видели.
– Охотно напишу для вашей газеты статью. Обговорим ее размер. Думаю, что на семи страничках раскрою тему.
– Откровенно говоря, мы рассчитывали на другой размер.
– Больший? Меньший?
– Полагали, что трех страничек достаточно.
– Хотите меня скомпрометировать?..
– Отнюдь. Но лучше, чтобы короткую статью прочитали, чем на длинную только взглянули…
– Ну, вы еще скажете, что краткость – сестра таланта…
– Сказать не скажу, а подумать подумаю.
– Хорошо, напишу статью, только потребуется больше времени, недельки четыре.
Как-то Анатоль Франс сказал:
«…Когда мне говорят: «Напишите для нас, дорогой мэтр, сто или сто пятьдесят строк», – я всегда спрашиваю: «Сколько же написать, сто или сто пятьдесят, ибо это совсем не одно и то же?!»
Увы, далеко не всегда сотрудники редакции уточняют с авторами размеры будущих произведений. И получается: ждешь развернутого выступления – получаешь заметку; нужен короткий отклик – приносят фундаментальный труд. Вот на планерках и происходят бесконечные диалоги, подобные этому:
– Сколько «весит» материал?
– Триста строк.
– Сократите до восьмидесяти.
– Невозможно.
– Почему?
– И так «зарезали» вдвое.
– Да, но тема не заслуживает такого размера.
– Помилуйте, автор и так себя не узнает!
– Что же делать?
– Лучше совсем не печатать.
– Но тема все-таки нужна!..
Я что-то не припомню случая, чтобы автор потребовал от редакции сократить его материал в несколько раз. Ему кажется, что чем больше строк, тем солиднее. А читатель ценит мысли. Новые. И притом оригинальные.
Приметы
Сотрудники спортивного отдела газеты утверждали, что среди спортсменов больше всего любителей примет. Особенно среди шахматистов. В подтверждение приводили примеры.
Михаил Ботвинник во время турниров признавал только один способ передвижения. На каждую встречу шел пешком.
Михаил Таль, пока ему сопутствует успех, не меняет «везучего» костюма, галстука и… карандаша. Но стоит ему проиграть партию, как на следующую игру является в другом костюме, в другом галстуке, а в руках у него другой карандаш.
Случилось, однако, и такое, что поколебало у мастеров древней игры веру в приметы.
Однажды Борис Спасский, который никогда не читал во время турниров газетных отчетов о своих играх, отложил партию в чрезвычайно сложном для себя положении. Домашний анализ ничего не дал, партия представлялась проигранной. На следующий день на доигрывании он признал себя побежденным.
В кулуарах его соперник предложил проанализировать партию и доказал, что она была отложена в ничейном положении.
– Позвольте, – удивился гроссмейстер, – когда вы успели прийти к такому выводу?
– Сегодня утром, – ответил соперник. И, смущаясь, пояснил: – Видите ли, у меня есть примета. Я, как и вы, никогда не читаю газетных обозрений тех партий, которые не закончил. А сегодня, уверенный в том, что партия фактически выиграна мною, прочитал отчет о ней. И представьте себе, комментатор нашел единственно правильное решение, которое обеспечивало вам ничью… Признаюсь, если бы вы предложили мировую, я бы, не возобновляя игры, согласился.
Перепутал
Он выжидающе остановился в дверях – высокий, седой, с черными лохматыми бровями. Обаятельно улыбнулся и пробасил:
– Давайте знакомиться: Харцизский Иван Николаевич, художник. Вы соус «Южный острый» ели когда-нибудь?
Я пожал плечами.
– Так вот, этикетка на банке – мое произведение. Я пришел, впрочем, не по этому поводу. Буду откровенен до конца, как с лечащим врачом. Прежде чем изложить что к чему, я хочу поставить точки над «i». Я ни в чем не виноват.