Его знала вся Москва. К столетию С. Д. Индурского
Шрифт:
Нашего редактора не всегда удавалось обойти стороной. Вот и сейчас, встретив в коридоре репортера, редактор сказал:
– Тебя ждет слава и премия.
– А что я совершил?
– Пока ничего. Но есть надежда… Что у нас через месяц?..
– Через месяц? Новый год!
– Правильно. Организуй короткое приветствие маститого писателя. Это украсит новогодний номер. Думаю, что за месяц ты управишься.
– Нелегкое дело. Маститые, они, знаете, неприступные.
– А за легкие дела ни славы, ни премии не бывает… Прошла неделя, пока репортер узнал номера домашнего
Наконец повезло! В трубке знакомый голос.
– Слушаю!
– Вас приветствует редакция…
– Благодарю. Чем могу быть полезен?
– Большая просьба… Напишите несколько строчек в новогодний номер… Что вы ждете от наступающего года? Что вы желаете нашим читателям?
– Хорошо, я подумаю. Позвоните через месяц.
– Через месяц! Это седьмого января…
– Лучше десятого. Я, знаете ли, медленно пишу, еще медленнее думаю.
Репортер не растерялся:
– Вот и прекрасно! Десятого мы пришлем вам курьера. Ваше поздравление напечатаем в новогоднем номере… будущего года.
…Через три дня маститый сам приехал в редакцию. Привез прекрасную новогоднюю миниатюру.
– Я хотел бы, – сказал он редактору, – познакомиться с репортером, который звонил мне по телефону. У него настоящий талант убеждения…
Тяжелый разговор
Редактору предстоял тяжелый разговор: как объяснить художнику, что в новом штатном расписании не предусмотрена его должность? Редактор начал издалека. Он говорил о том, что редакция давно знает и ценит его, что газета без остроумного рисунка, что харчо без перца, и так далее, и тому подобное…
– Увольняете? – мрачно спросил художник.
– Не смешно.
Упрямая информация
Пятистрочная, набранная нонпарелью информация, а сколько хлопот она принесла!
«Завтра, 22 октября, открывается выставка семи художников-маринистов. Экспонируется шестьдесят работ. Адрес выставки: Беговая улица, 21».
Заведующий отделом информации задержал заметку.
– Стоит ли анонсировать выставку? – сказал он. – Лучше сообщим о ней в день вернисажа.
Назавтра заметку вынул из номера ответственный секретарь редакции.
– Выставка открывается в 16 часов, – сказал он, – к этому времени газета уже выйдет, и мы не сможем проверить, открылась ли выставка или нет. Опубликуем заметку завтра.
На следующий день заметку снял дежурный редактор.
– Докатились! – проворчал он. – Сообщать о том, что произошло вчера, когда столько событий происходит сегодня.
Информация все же увидела свет. Недели через две на полосе сократили какую-то статью. Срочно понадобилось несколько строк на подверстку. Заместителю ответственного секретаря попалась на глаза гранка с непошедшей информацией. Он зачеркнул слова: «Завтра, 22 октября, открывается», – написал: «Открылась…» – и заверстал информацию под рубрикой «Коротко».
Все семь художников-маринистов подписались под письмом в редакцию. Они недоумевали, почему газета сообщила об открытии выставки после того, как она закрылась.
Удивил
Заместителя
Но вот однажды, в конце декабря, нужно было срочно сделать краткое вступление и подборке материалов, посвященных Новому году. Дело нехитрое. Редактор еще удивился, когда «король точности» вызвался сделать это сам. В авральной спешке его никто не проконтролировал. Газета вышла с подборкой, которая начиналась словами: «Через два-три дня наступает Новый год…»
О реакции сотрудников на эту сверхоперативность лучше не вспоминать. Скажу лишь, что еще долго в редакции воспроизводилась по разным случаям эта фраза: через два-три дня наступает Новый год. Особенно когда хотели проучить своего неаккуратного и неточного в работе товарища. Фраза действовала безотказно.
Уравновесил…
Шла планерка. Редколлегия определяла план очередного номера. Разгорелась, как обычно, ожесточенная битва за место на газетной полосе. Каждый заведующий вдохновенно доказывал, что материал его отдела самый оперативный, самый важный, самый читабельный. Для непосвященного разговор на планерке мог выглядеть по меньшей мере странно:
– Поставьте директора обувной фабрики!
– Сколько еще лежать волейболистам?!
– Хорошо, укорочу балет…
От заметок, предложенных секретариатом, не осталось и следа. Казалось, страсти утихли. Но по обыкновению редактору захотелось снова «пройтись» по плану. И выяснилось, что на второй полосе одни только критические материалы.
– Начнем сначала, – сказал редактор и обратился к заведующему отделом науки: – А вы что притаились, вам что, нечего предложить?
– Почему же, есть! Критический материал можно уравновесить статьей ученого. О землетрясениях.
Цель достигнута
Идет редакционная летучка. Критик вышедшего номера докладывает:
– Сегодняшний номер газеты должен быть более веселым и даже остроумным. Но, право же, товарищи, именно сегодня отдел юмора в нашей газете ни у кого не вызвал улыбку.
– А номер какой обсуждаем? – неожиданно спросил редактор.
– Первоапрельский!
– Значит, все в порядке. Читатель ждал от нас чего-то оригинального, остроумного. А мы его разыграли…
Наш Дмитрии Павлович
Я был удивлен, когда в далекой Братиславе переводчик спросил у меня, не привез ли я случайно с собой из Москвы книгу стихов Дмитрия Зуева.
– Простите, но он никогда не был поэтом.
– То есть как это не был? Сошлюсь на авторитет великой русской актрисы Щепкиной-Куперник. Заполняя как-то анкету, на вопрос – «Ваш любимый поэт?» – она ответила: «Дмитрий Зуев».
– Может это однофамилец нашего бывшего сотрудника? – засомневался я. – А помните, не упоминала ли Щепкина-Куперник название книги?