Его
Шрифт:
Стёкла порезали нижнюю часть её руки почти до кости. Ей повезло, что они не разорвали артерию. Повезло и потому, что я был там.
Уверен, она так не подумает.
Было ли это случайностью, то, что привело её ко мне? Глупая, нелепая случайность, приведшая её под моё окно? Нет, думаю, здесь кроется нечто большее. Хоть я и был мерзостью во всех смыслах этого слова, грешником, превышающим пределы обычного греха, все же я не мог поверить в мир, который был столь холоден и нелеп. Что-то, видимо, сокрыто в этой девушке, в этой прекрасной девушке, появившейся на пороге
Дьявол посадил цветок искушения. Осмелюсь ли я сорвать его?
Я воткнул иглу в её кожу.
Уже не в первый раз я задавался вопросом, что было бы, будь я брезглив к крови. В конце концов, существует много таких брезгливых людей. Это был обычный страх.
Я всегда любил тела, чистую материальность их плоти, липкие ткани, связанные с переплетёнными толстыми узлами сухожилий.
И её тело…
Она спала и ничего не чувствовала, а я до сих пор ощущал странную нервозность, когда стал ощупывать изгибы дышащего живого человека. Её бёдра округлились, став пышными, зрелыми и гладкими. Грудь двигалась в лёгких вздохах. Вдох, выдох. Её руки, бледные и нежные пальцы, осмысленно порезанные запястья…
Её запястья.
Я наклонился ближе к её телу, вдыхая аромат. Повернул её ладони вверх, провёл рукой по натянутой коже вдоль запястья.
Шрамы, проходящие вдоль запястного канала. Белые ямочки линий от лезвия ножа.
Я знал этот вид шрамов. Старых шрамов. Я знал все их виды. Но эти, обнаруженные мною на её теле, так сильно меня заинтриговали, что я даже не сумел выпустить её рук, заметив их. Пальцы прослеживали линии этих белых тонких шрамов снова и снова, словно желая вытравить их сущность из её тела.
— Скажи мне, котёнок, — прошептал я, хотя она и не могла меня слышать, — почему ты пыталась себя убить?
Кэт.
Вновь очнувшись, я обнаружила себя лежащей на твёрдой поверхности. Попыталась приподнять голову, но что-то меня удерживало. Я повернулась и взглянула вниз. На моих запястьях были ремни. И на шее. Ремни на моей обнажённой коже.
Я находилась на кухонном столе. В одном лифчике и трусиках. Он снял оставшуюся одежду.
— Проснулась?
Я закричала. Мужчина встал надо мной с лицом, обращённым ко мне вверх тормашками. Я в ловушке. Иисус, я была привязана. Из меня вновь начал вырываться крик со всхлипами и хныканьем, перешедшим в судороги.
Дождавшись, когда я закончу кричать, он нагнулся ниже. Ремень вокруг моей шеи напрягся, затем ослаб. Я подняла голову.
Он подложил под мою шею свою руку, удерживая мою голову. Его рука была сильной вокруг неё, кончиками пальцев касаясь горла.
— Твоя рука была сильно порезана, — сказал он. — Это вынужденные швы.
Я посмотрела вниз и увидела свою перебинтованную руку. В верхней части повязки расцвёл кроваво-красный цветок. Я склонила голову обратно, удобно устраиваясь в ладони.
— Ты снова воткнул в меня шприц.
— Не думаю, что ты бы позволила мне наложить тебе швы, будучи в сознании. Ты выглядела так, словно жаждешь насмерть истечь кровью во время побега.
— Откуда ты знаешь, как надо накладывать швы? — поинтересовалась я.
Вдохи были быстрыми и неглубокими. Я заглянула в его глаза. Мне хотелось их видеть на тот случай, если он решит пытать меня, убить. Хотелось постоянно задавать ему вопросы, чтобы он не вспомнил, что будет лучше, если я окажусь мёртвой, распотрошённой и сожжённой в камине.
— Раньше я был студентом-медиком, — сказал он. — Я собирался стать врачом.
Вопросы. Много вопросов. Что угодно, чтобы он продолжал говорить, чтобы он не разозлился.
— Почему передумал?
Он улыбнулся, и его глаза стали пустыми, как будто сосредоточившись на чём-то, находящемся далеко отсюда.
— Я пытался, в самом деле пытался. Мне понравилось работать с человеческим телом. Они такие замечательные штуковины, эти тела. Невероятно идеально приспособленные для выживания. Конечно, я полюбил бы академические исследования. Но вот «прежде всего не навреди»? Как-то не вяжется с моим характером.
— А какой у тебя характер?
Глаза его перефокусировались на мои, и я заметила, как они сузились.
— Ты знаешь мой характер, котёнок, — произнёс он. — У меня есть пристрастие к убийству.
— Если это так, то почему ты спас меня?
— Ты задаёшь так много вопросов, маленький котёнок, — заметил он. Его рука принялась мять мою шею. Губы приоткрылись, когда его пальцы, глубоко зарывшись, начали массировать напряжённые мышцы. — Слишком много вопросов.
Я затруднённо задышала, когда он поднёс другую руку к моему плечу и принялся его растирать. Движения были автоматическими, бесстрастными. Но по мере того, как его пальцы трудились над моей кожей, я почувствовала, как моё тело расслабляется. Он встал на колени за столом позади меня, чтобы я не могла видеть его лицо. Я ощущала лишь руки на своей шее, его сильную собственническую хватку вблизи от горла, отчего едва могла дышать.
— И у меня есть для тебя несколько вопросов, котёнок, — шепнул он.
Его дыхание опалило моё ухо, и я задрожала от низкого рыка его слов. Одна его рука оставила шею и двинулась к переду. Его пальцы, скользящие вниз по моему боку, растирающие кожу медленными кругами, были длинными и аккуратными.
Я ничего не могла с этим поделать. Прикосновение мужских рук вынудило меня вздохнуть, и на этот вздох он уткнулся носом в мою макушку. Ужасающая смесь желания и отвращения прокатилась по мне. А потом его губы коснулись моих волос прямо над ухом, и он снова заговорил.
— Для начала я хотел спросить, почему ты меня поцеловала, — произнёс он. Его рука опустилась под лифчик, и я резко вздохнула, когда он обхватил мою грудь. — Ты посчитала меня красивым? Твой прекрасный принц приехал за тобой на своём белом коне?
Я ответила не сразу. Что бы я сказала? Но его рука всё никак не переставала массировать мой затылок, даже когда другая мягко сжала мою грудь. Я захныкала, когда его пальцы, пройдясь, захватили мой быстро напрягшийся сосок. Тогда он сильно ущипнул его, скручивая, и я завопила, выгибая спину и ударяясь об стол.