Егор Цыганков
Шрифт:
Не спеша отыскал он контору, поручил курьершам мешок и вошел в приемную "главного", улыбаясь затаенным своим мыслям о встрече.
Открывать себя сразу Егор не хотел. Пусть попробуют разгадать птицу по перьям.
К директору было добраться не так-то легко - мешала пытливая секретарша. В приемной толпились какие-то люди с бумажками и чертежными кальками. Но Егор взял хитростью. Он стал возле самой двери, делая вид, что читает плакат, а когда вышел какой-то военный, расправил бороду и двинулся вперед всех.
В кабинете сидело человек десять старых и молодых,
Все начальники смотрели вопросительно. И Егор, улыбнувшись, сказал:
– Ну, вот и мы... Прибыли, наконец.
– Вижу, - ответил директор.
– Чем я обязан?
– А ничем... Сорок лет не видались.
Директор пристально посмотрел на счастливое, потное лицо посетителя и поморщился:
– Понимаю... Вы, кажется, уже с утра...
– Ни боже мой, - закончил спокойно Егор.
– Натощак не балуемся.
Он хотел еще немного поиграть в простачка, в чужого для прииска дядю, но директор уже потянулся к звонку. Приходилось поневоле ходить с главного козыря.
Егор все же дождался истопника и, только когда его взяли за локоть, торжественно объявил:
– А ведь Егор-то... Цыганков...
– это я!
Все с недоумением посмотрели на здоровенного носатого старика в распахнутой шубе, под которой виднелся ватник. Он походил на загулявшего сторожа склада. А Егор подмигивал инженерам хитрыми голубыми глазами и медленно свертывал самокрутку, наслаждаясь произведенным впечатлением.
Теперь немного смутился директор. Только на днях областная газета упрекнула его в черством отношении к людям.
– Ах, Цыганков!
– сказал он, силясь что-то вспомнить.
– Позвольте... Егор Цыганков... Ну конечно...
– Мирон Львович, - сказала секретарша, - да ведь это калильщик буров с восьмой-бис! Вы его сами посылали на грязи.
Но Егор покачал головой. Он не хотел принимать чужой славы.
– Егор, да не тот, - ответил он важно.
– Прииск-то нашего имени.
Его не сразу поняли, а поняв, не сразу поверили. Пришлось достать из шапки клееночку и показать все, что сохранил Егор на память о прииске: и чуринский счет на солонину, и порох за 1906 год, и штрафную квитанцию, и карточку, где молодой курчавый старатель был снят навытяжку между граммофоном и фикусом.
Директор слегка удивился: основатели приисков ни разу ему не встречались. Но так как он был человек практичный, склонный к решительным действиям, то сразу пригласил редактора приисковой газеты.
– Случился один казус, - сказал он, кивнув на Егора.
– То есть никакого казуса нет. Этот товарищ - тот самый Егор... Открыватель. Познакомьтесь... Устройте. Используйте... Что было, что есть. Он вам расскажет.
И "открыватель" отправился за редактором. Сначала в столовую, потом к главному инженеру, потом в бюро ИТР, завком, гостиницу, клуб и, наконец, в редакцию "Красного золота".
Весь вечер шустрый человечек в ковбойке и крагах, чмокая губами, записывал рассказ приискателя. А на следующий день Егор,
Так слава, расставшаяся с приискателем лет сорок назад, снова улыбнулась Егору. Он не искал ее, скорей сторонился, мечтая пройти по знакомым местам втихомолку, - она сама брела за ним, постаревшим, спокойным, заставляя здороваться с десятками незнакомых людей.
К нему прикрепили провожатого - краснощекого, восторженного техника в круглом пенсне. И тот, стараясь рассказать о золоте все, что сам недавно узнал, говорил без умолку, не давая Егору вставить ни одной фразы.
Первым делим он повел Егора к конусам белого щебня, таким высоким, что их хватило бы замостить всю долину.
– Обратите внимание на характер псевдокальцитов!
– воскликнул провожатый, умащивая стеклышки на носу.
– Рудное золото, по гипотезе Кедрова, результат интрузии магмы... Интрузия...
– как бы вам объяснить? это вроде школьного опыта. Ртуть под давлением проходит сквозь пробку. Так и здесь. Когда-то в гору под страшным давлением ворвалась золотоносная масса. Ворвалась, и вот... миллиарды брызг, недоступных глазу... мельчайших! Это губка, которую мы теперь выжимаем.
Он поглядел на Егора снизу вверх с почтительным любопытством. И каждый раз, переходя через канаву, поддерживал рослого старика под локоть.
Техник старался говорить понятно, но Егор уловил только одно: была гора - и нет больше горы. Одни ямы да грядки белых камней.
Он терпеливо ждал, когда техник покажет бутару [станок для промывки золотоносной породы], но они шли все дальше и дальше, мимо копров, дробилок, железных решет, под висячими канатами, перекинутыми с сопки на сопку, а старателей все еще не было видно. Навстречу им попадался странный, совсем не приисковый народ: горластые девки в резиновых сапогах, шахтеры с лампочками на брезентовых шляпах, машинисты в лоснящихся ватниках.
Егор не выдержал:
– А где же золото моют?
– А мы его не моем, - ответил провожатый смеясь.
– Мы грызем, извлекаем...
Он показал на машину, присевшую у дороги, точно большая лягушка. Мерно раскачивая чугунной челюстью, она жевала белые глыбы, и сквозь скрежет, вопли и писк доносился торжествующий голос человека в пенсне:
– Бутары - хлам, ветошь... Здесь хозяева - отбойный молоток, аммонал, растворители... Нам дикого счастья не нужно. Прежде был фарт, теперь арифметика. Четырнадцать граммов на тонну. Понятно?
"Да видел ли ты настоящее золото?" - подумал Егор, а вслух сказал ядовито:
– Чудно-о... Вроде мельницы...
Они спустились под гору, к низкому бревенчатому сараю, где была прежде бегунная фабрика, и Егор с облегчением услышал знакомые мельничные перестуки и гул. Все здесь было по-старому: так же, погруженные наполовину в мутную воду, вертелись чугунные бегунки, так же блестела на медных листах амальгама и шумела вода в желобах. Вся эта карусель, заведенная бельгийцами в 1903 году, кружилась не спеша, массивная и скрипучая.