Эх, Габор, Габор...
Шрифт:
На другой день она украдкой рассматривала мужественное лицо Габора большого. Вылитый Георгий Дамянов! Возможно ли, чтоб два человека были так похожи друг на друга? Но Георгий давно вернулся в свою Варну, и проверить сходство было нельзя.
Когда Габор большой смотрел на неё, по спине её пробегал лёгкий морозец.
Собственно, я его ненавижу, — говорила она себе, — и это нехорошо с моей стороны. За что я его ненавижу? За то, что боюсь. Но почему я его боюсь?
Я не имею права припутывать сюда своё
Однако всякий раз, когда она ловила на себе дерзкий, совсем не ученический, чуть-чуть насмешливый взгляд Габора большого, у неё возникало желание унизить его. А сделать это было просто: достаточно вызвать к доске.
А потом Славка ненавидела себя за то, что он не знал ответа и становился таким растерянным и покорным. Таким хитрым.
Вечерами, исправляя работы, она задумчиво поглядывала на стопку тетрадей, но видела, собственно, только одну — тетрадь Габора большого. Её она всегда оставляла под конец. И долго переворачивала её страницы, будто искала в них что-то. Но тетрадка ничем не отличалась от прочих, разве что была чуть-чуть грязнее.
Славка говорила себе: «Я должна с ними сблизиться».
Она говорила «с ними» вместо «с ним».
Может, достаточно было бы, если бы я… Что — «если бы я»?
Надо установить личный контакт. Как устанавливают личный контакт? Личный контакт — это когда… Я скажу ему… Нет, этого я ему не скажу. Ладно, там видно будет, что я скажу. Но я буду смотреть на него совсем не так, как в школе… Впрочем, я понятия не имею, как я смотрю на него в школе!
Она стала читать изложение Габора большого по биологии. Был задан урок о крови.
Крупными буквами Габор писал:
«Крофь в теле течёт по жылам. Жылы, по которым крофь течёт от серца, называются артерии. Крофь в серце приводят обратно вены…»
Вообще-то почему нельзя писать «кровь» через «ф»? — думала Славка Маржинкова. — Так ведь естественнее…
Она специально заглянула в новые «Правила орфографии» — вдруг там уже введено такое написание? Но оно ещё не было введено.
Славка надела розовую пижаму и мило и умно улыбнулась сама себе в зеркале. Подумала, что грудь у неё маловата, и тут же упрекнула себя за то, что думает о таких вещах, исправляя работы учеников. Впрочем, что ж — работа-то по биологии…
«Завтра пойду к ним, — сказала она себе, — установлю личный контакт и посмотрю, как они живут. Наверное, всё это — не более, чем комплексы».
Назавтра она не пошла к Лакатошам. И в четверг не пошла, и в пятницу. В субботу сказала, что придёт, и Габор большой купил бутылку вина.
Но Славка Маржинкова встретила бывшего своего однокашника Яна Климшу и страшно обрадовалась ему. Они сидели и пили, правда, один только кофе, но воспоминания их от этого
— Я не пойду в школу в понедельник, — сказал Габор большой. — Запомни, Габор: цыгану все обещают, да никто слова не держит. А потом говорят, что это мы такие. Товарищ учительница Славка Маржинкова наплевала на меня. В понедельник я не пойду в школу, и во вторник не пойду, и в среду тоже.
— А в четверг пойдёшь? — деловито осведомился маленький Габор.
— Как захочу, так и сделаю! — воскликнул отец. — Как я захочу. Не буду я никому исповедоваться.
Потом он откупорил вино и хлебнул. Это было красное вино из Модрой, и оно ему пришлось по вкусу.
В понедельник Славка Маржинкова имела беседу о двух Габорах с учёным педагогом из Консультации матери и ребёнка. И педагог сказал ей:
— При психологическом анализе любого рода деятельности следует уяснить себе три момента: внимательность, как особую черту всех духовных процессов, далее умелость… Умелость определяется наиболее совершенным, лёгким, доведённым до автоматизма выполнением привычных, стереотипных операций, составляющих технику данной деятельности. Понимаете?
— Понимаю, — сказала Славка Маржинкова, — но что мне делать с Габором?
— Да ведь именно об этом я вам и толкую, — сказал учёный педагог. — Разве я не об этом говорю вам?
Тут Славка Маржинкова изложила ему свой план посетить Габора на дому, и учёный педагог в ужасе всплеснул руками.
— Это путь наименьшего сопротивления, и он ни к чему не ведёт, — возразил он. — Учитель должен сохранять дистанцию между собой и учащимся. В педагогике это самое главное.
— Да, но что же мне делать?! — в отчаянии воскликнула Славка Маржинкова.
— Я, знаете ли, не могу знать всё, — ответил учёный педагог. — Думайте сами. Я бы посоветовал лишь одно: радикальные меры. На примитивные натуры можно воздействовать только радикальными мерами. Так сказать, кесарево сечение!..
В четверг Славка Маржинкова вызвала к доске Габора большого. Всё шло, как обычно.
Летели дикие гуси, — сказала Славка, — один впереди, за ним, клином, восемь гусей в правом крыле, семеро в левом. Сколько всего летело гусей?
«Дикие гуси, — повторил мысленно Габор, — один впереди, восемь справа…» — И вспомнилось ему, как однажды, в тростниках у Якубовиц, нашёл он подбитого дикого гуся. — Но где тот тростник…
«Летели дикие гуси, — всё твердил про себя Габор, — летели гуси… Один впереди…»
Неведомая рука опустила покров на всё, что он знал и чего не знал. Темнота заволокла его мозг.
Тогда он глянул на сына, а сын ёрзал за партой, таращил глаза и шептал свистящим шепотом: