Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз
Шрифт:
– Не строили, потому, что всю усадьбу Телешова снесли. А институт наш и общагу в тридцатых годах возвели.
– Понятно почему там всё плесенью воняет, – не приминула откомментировать Ира информацию по-своему.
– Ну ты, Кашина, барыня. Тебе бы царицей родиться, – усмехнулся Попинко. Он понял ещё летом, что претензия на интеллигентность у девушки напускная. Мол, ходит по престижным заведениям, типа Дома Кино и театров, а на деле яйца выеденного не стоит. Потому, что целью её визитов является не повышение культурного уровня, а скорее повод отметиться, показать, что она может себе это позволить. «Пустышка», —оценил Андрей однокурсницу. И тут же чуть не засмеялся:
– Не плохо было бы. Несли бы тогда меня на руках сейчас слуги. И не била бы я свои ноги о грязь этого, с позволения сказать, тротуара. Что за беда: как только заканчивается Москва, всё – конец цивилизации: дорог нет, комфорта нет, продуктов нет. Да и людей, умных и интересных, – тоже с трудом найдёшь, – девушка указала на спины студентов, идущих впереди и волокущих багаж. Попинко рассматривать народ было некогда. С первой частью её возмущения он, пожалуй, мог бы согласиться. А вот по поводу людей… «Подобное притягивает подобное» – вспомнил парень из профессорской семьи философскую доктрину.
– Фу-ф, погоди, дай руку поменяю, – Андрей остановился, опустил корзину перед собой, разогнулся, – Ну что, вспотела, царица, мечтаючи?
Ира улыбнулась, помахала рукой как веером и кивнула:
– Есть немного. Хорошо ещё, что дождя нет. Вчера по радио обещали по области дождь, а в Москве солнечно и тепло.
Юноша тоже осмотрел небо и заключил:
– Дождь будет. И не только по области. Это – вопрос одного дня. Сама знаешь какая у нас осень; редко, когда сентябрь без дождя начинается. Обычно как двадцать пятое августа перевалило, так и полил дождик, – Андрей улыбался, пропуская спешащих спортсменов. Общее настроение было всё-таки положительным; после лета студенты торопились в институт увидеться с однокурсниками. Поступившие абитуриенты спешили открыть для себя новых товарищей, с надеждой что тот или иной, с кем получилось сойтись поближе во время вступительных экзаменов, поступил.
– Ну пошли что ли? – Ира сложила губы трубочкой, – А то опоздаем.
– Да-да, – Попинко торопливо подхватил корзину, и они продолжили путь. Через несколько минут вдали замаячил светлый кирпичный забор, огораживающий территорию института.
– Ну вот, почти на месте, – сообщил Андрей и ускорил шаг.
2
По песчаным дорожкам соснового леса бежал черноволосый Стас Добров. Длинные ноги средневика с угластыми, на фоне тощих мышц, суставами, то и дело подворачивались на какой-нибудь коряге или ветке. Впрочим, костлявость и сухость не портили парня; у него было красивое, правильных черт, лицо с вырисованными бровями в разлёт, лучистыми глазами, библейски прямым носом и ярко-красным ртом. Светлая повязка на голове юноши приподнимала курчавые волосы, удлинняя и без того вертикальный овал лица и не давая поту попадать в глаза. Поправив повязку, Стас сплюнул на бегу слюну и в сотый раз вслух пожалел, что поздно проснулся и не побежал к озеру:
– Без ног тут останешься.
Бегать в лесу было приятнее: вовсю галдели птицы, шумели от лёгкого ветерка высокие кроны деревьев, нет-нет проскакивали по веткам белки, а запах хвои, уже не молодой, насыщенной, готовой к зиме, был тут гуще, ошутимее. Но дорожки между деревьев проложили для прогулок, никак не для пробежек. Завершив очередной круг по дачному массиву, Добров добежал до высоких железных ворот и нажал на кнопку звонка. В селекторе двери тут же раздался насмешливый голос Стальнова:
– Нет, нет, сердешный, нам молочка не надо. Ступайте себе с богом.
– Открывай уже, клоун, – проворчал Стас, но совсем не злобно.
Веселое настроение Володи никак не соответствовало душевному состоянию Стаса, хотя бы потому, что приехав с каникул из Пятигорска, где он был у родителей, всего три дня назад и заранее обрадовавшись переселению на новую дачу, рассказы о которой уже ранее обсмаковали по телефону и с Юрой Галицким, и с тем же Стальновым, Стас узнал о колхозе. Воспоминания о предыдущих поездках на картошку были удручающими: два года подряд, на первом и втором курсе, студенты физкультурники отрабатывали осенью по месяцу-полтора в глубинках областей, прилежащих к московской, проживая в бараках и страдая от плохой погоды, грубой работы, грязи нечерноземья.
Впрочем, новость о поездке на сельхозработы оказалась фатальной не только для студента Доброва. Половина преподавательского персонала, ознакомившись в конце августа с решением, вывешенным деканом спортивного факультета Горобовой на доске объявлений, бросилась срочно оформлять фальшивые больничные, отпуска без содержания и прочие документы, теоретически позволявшие избежать экзекуции колхозом. «Проскочить» удалось немногим, ибо каждый конкретный случай разбирался лично парторгом Печёнкиным, и по каждому заявлению решение об освобождении принимал сам Владимир Ильич. Так, в первую неделю работы педагогического состава, приказным порядком были отменены отпуска, оформленные за свой счёт, сразу трём сотрудникам института, среди которых оказался проректор по хозяйственной части Сергей Сергеевич Блинов.
– Никаких больных мам и внуков, идущих в первый класс, не признаю, – густо шипел Владимир Ильич в лицо каждому просильщику, – У мам есть папы, а у детей – свои родители. Так что поедешь, Сергей Сергеевич, в колхоз как все; заодно поучишься управлению хозяйством на селе. Может пригодится для твоей собственной работы.
Блинов, пожелтевший и похудевший из-за отпуска, сорванного по причине срочного ремонта труб в общежитии и главном учебном здании, вяло мямлил про плохое состояние здоровья, недогуленные дни и взывал к сочувствию. Но то ли сострадание было исключено из общего поведения Печёнкина, то ли власть решила поставить всех в одинаковые условия и быть непреклонной без исключения, фактом осталось то, что освобождение от сельхозработ получили всего два преподавателя МОГИФКа: у одного был нестабильный диабет, у второго – онкология у супруги. Всем остальным начальственным голосом было приказано явиться в институт третьего сентября с вещами для отправки на сельхозработы.
И вот третье сентября наступило. День обещал быть светлым и тёплым, но радовал он не всех.
– Балдеешь? – Стас кивнул на чашку чая, стоящую перед Стальновым. Володя сидел на террасе перед домом и блаженно щурился от света. На миниатюрном железном столике с витиеватыми ножками стоял чайник, в который, Стас это знал наверняка, Стальнов бросил пару листьев чёрной смородины с куста на участке. Добров наклонился к чайнику и потянул носом. Стальнов сделал то же и проговорил, благоговейно проговаривая:
– Балдею – не то слово, Стас. Сижу вот и думаю: за какие такие заслуги господь послал нам пожить в такой вот красоте?
– Ну, тебе виднее, – огрызнулся Добров, не разделяя восхищения друга и заставляя Володю отклеить спину от стула и приподнять правую стопу в тапочке; ребята были уверены в том, что дача «упала» им только потому, что на Стальнова «положила глаз» хозяйская дочь Лариса.
– Ты о чём это? – голос Володи прорезало легкое, но слышимое волнение; на носу проступил пот.