Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз
Шрифт:
– Может тебе сказать Бережному, что нездорова? – Лиза потрогала лоб подруги и нахмурилась; показалось, что у прыгуньи в высоту температура.
– Пройдёт, – буркнула Николина. Привлекать к себе внимание в первый же день не хотелось. А ещё больше не хотелось оставаться дома. Несмотря на страсти старшекурсниками про практику, Николина предпочитала одиночеству коллектив.
5
Группа преподавателей примерно из сорока человек стояла за спинами ректора института Ивана Ивановича Орлова и декана спортивного факультета Натальи Сергеевны Горобовой и изучающе оглядывала многократно превосходящую
– Господи, как это Дыдыч на запарится в своей фуфайке? – Миша Соснихин указал на преподавателя по гимнастике – Гофмана Владимира Давыдовича, которого все звали просто «Дыдыч», сбросил с плеч лёгкую ветровку и утёр лоб. Время перевалило за девять часов, утреннее солнце теперь грело откровеннее, хотя и набегали на него тучки, предвещающие тот самый обещанный дождь. Заведующий кафедрой гимнастики стоял перед всеми со злющим выражением на лице и придерживал руками полы стёганой ватной куртки, перекрещенные на животе.
Армен Малкумов, находящийся рядом с Мишей, покачал головой:
– Старый он уже. А старым жар костей не парит.
– Не не парит, а не ломит, – поправила Кашина, строя Малкумову глазки. Армен с непониманием нахмурил брови, но тут же недоверчиво улыбнулся. Прыгунья в высоту горделиво повела плечами и протянула, переводя взгляд с права налево, – А Дыдычу нашему не жарко не потому, что он старый, а потому, что вредный. Желчи в нём много, а она, как известно, жиры расщепляет.
– Кто бы говорил? – усмехнулась тихо гимнастка Лена Зубилина. Иру она невзлюбила с первых моментов знакомства во время сдачи вступительных экзаменов за претенциозность и высокое самомнение. Перед крыльцом института недавние абитуриенты, представляющие разные кафедры, смешались в общую кучу, делясь воспоминаниями о лете. О колхозе никто из поступивших первокурсников не думал. Цыганок троекратно расцеловалась с Маршал, соседкой по комнате в общежитии, которая приехала из дома из подмосковного Калининграда только сегодня, и теперь тараторила Тане про то, как пролежала весь август на пляже. Таня тоже была рада видеть и Свету, и Николину, и Лизу Воробьёву, и даже Сычёву. Девушки из Подмосковья делились впечатлениями о закрученных за лето банках варенья, компотов и прочих делах, переделанных на родительских дачах. Маршал кивнула на сумку, обещая дегустацию взятого с собой разносола в виде ассорти из красных перцев и помидор.
– У моей мамы «лечо» получается лучше чем у всяких «Глобусов», – похвалилась Таня, на что Цыганок облизала пухлые губы, а Воробьёва аппетитно почмокала.
«Счастливые, – качнул головой на такую беспечность Стас Добров, – Не знают пока какой кошмар их ждёт. Нет, братцы, колхоз – это как марафон – всегда больно».
Мысленно рассуждая, Добров вдруг заметил, как стоящая справа от него первокурсница с длинной русой косой вот уже трижды как провела по нему взглядом, как рукой, отвечая на вопросы статного кавказца. Теперь лоб нахмурил Стас. Девушка была привлекательная, высокая, сторойная. Бодров медленно оглядел нарядный прикид студентки и понял, что она не из тех, кто проживает в общежитии.
– Это кто? – тихо толкнул Стас Галицкого, косящего направо то и дело.
Юра также тихо ответил, не глядя в сторону девушек:
– Лена. Николина. Высотница.
– Высотница? Это прикольно. Высотниц у нас ещё не было… – Стаса как подменили; грустное выражение сменилось явным интересом к новенькой. Добров любил знакомиться с девушками и обещать им вечную любовь чуть ли при первой встрече. Галицкий за это обзывал друга «болтуном и повесой». Голос друга показался Юре мечтательным, но расстроиться Галицкий не успел.
– Леночка, скажите пожалуйста, а вы в колхоз личного парикмахера для такой роскошной косы выписали, – Стас потянулся рукой и притронулся к волосам Кашиной. Девушка фыркнула и увернулась. Народ захохотал, Галицкий улыбнулся.
– Я не «леночка», а Ирочка, – обиделась Кашина и отвернулась.
Стас выпучил глаза и оглянулся на Галицкого. Юра, всё ещё улыбаясь, смущённо опустил взгляд и пробасил, еле шевеля губами и выразительно тараща глаза:
– Дурень, я тебе про соседку.
– Ах, про соседку? – Стальнов толкнул Галицкого со своей стороны; объясняя до этого Кранчевскому как поливать цветы и на сколько оборотов закрывать на ночь замки, Володя не слышал начала разговора. Но когда все засмеялись, обернулся.
– Привет, Лена, – помахал Галицкий вместо ответа другу.
Николина вяло улыбнулась сразу всем, глядящим на неё ребятам.
– У неё температура скачет, – поспешила объяснить состояние подруги Воробьёва, – А ты не знаешь, Юра, где Миша Шумкин? – недостача друга занимала Воробьёву не меньше, чем состояние подруги.
– Знаю. Приедет завтра. У него любимый дед умер, – Галицкий отвечал Лизе, но смотрел на Николину. Впрочем, на неё теперь смотрели все.
– Какой пылахой тамператур, – покачал головой Серик, – Зашем сыкакат, если в колхоз нада ехат?
Стальнов, попросив Кранчевского подождать с каким-то очередным вопросом, вышел из толпы, подошёл к Николиной, смело приложил руку ко лбу девушки и тут же засвистел:
– Фью-ю… Да у тебя тридцать девять, не меньше, – Володя посмотрел в мутные глаза, Николина извинительно улыбнулась. Ей хотелось поблагодарить парня за внимание, но сил хватило только на улыбку. Лена опустила взгляд. Толпа студентов зашебуршилась, пошла голосами. Следом за Стальновым ко лбу Николиной смело приложилась Чернухина и тоже засвистела. Бегун на средние дистанции Толик Кириллов, впечатлённый мимикой Риты, засуетился:
– Ребята, надо Рудику сообщить, – легкоатлет кивнул на заведующего кафедрой легкой атлетики Рудольфа Александровича Бережного, тренер юноши, – Я щас всё скажу.
– Мы сейчас вместе всё скажем, – удержал первокурсника на месте друг по спортивной группе, удивительно похожий на него, Толик Кирьянов. Он решительно отодвинул Риту, тёзку, вышел на первый план и кивнул головой в сторону преподавателей. Оба Толика стояли в керзовых сапогах и голубых шерстяных спортивных костюмах, кофтами которых подпоясались. Близорукие взгляды средневиков устремились через очки к крыльцу с преподавателями.
Бережной в этот момент что-то усердно объяснял коллегам: Панасу Михайловичу Бражнику, Михаилу Михайловичу Михайлову и Тофику Мамедовичу Джанкоеву. Тофик Мамедович, в костюме лыжника, без лыж и в широких синтетических полусапогах, слушая Рудольфа, менял выражение лица с удивлённого на расстроенное. Бражник и Михайлов эмоций не выражали. Занятость Бережнова остановила намерения двух бегунов сообщить о здоровье Николиной.
– Ребята, а как вы думаете, Рудольф Михайлович тоже с нами едет в колхоз?