Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз

Поддубская Елена

Поразмыслив ещё немного про стрекозу, Кранчевский занёс мысль карандашом на поля диссертации, оставляя возможность развить эту тему с ответственным по курсовой. Преподаватель кафедры спортивных игр Ломов Виктор Николаевич, бывший куратор группы в которой учился Виктор, два года назад предложил Кранчевскому аспирантуру как альтернативу распределения. Дав согласие, Виктор не думал ни о красном дипломе, с каким закончил институт, ни о планах после кандидатской диссертации. Единственной целью для него было остаться рядом в Машей.

С девушкой Виктор познакомился когда учился на третьем курсе и в момент прохождения обязательной педагогической практики. В средней московской школе, куда определили Виктора, ему достались непростые выпускные классы. А в одном из них – необыкновенно сложный по характеру мальчик Петя Кузнецов. Мальчишка был рослым, спортивным, занимался каратэ, имел разряд и на физкультуру приходил «руки в карманах», давая понять практиканту что всё, что предложено по школьной программе, для него – семечки. Перед одноклассниками Петя выказывал себя лидером, а с педагогом, и особенно с молодым практикантом Виктором, надменным умейкой. А так как Петя был ещё и отличником и из хорошей семьи, то палку не перегибал и вёл себя не нагло, а скорее унизительно. Как-то парень вдруг принялся критиковать предложенный практикантом элемент на брусьях, доказывая, что брусья – не лучший способ развития координации, особенно для неспортивных подростков.

– Вы просто вырабатываете комплекс неполноценности у тех, кто не может, сидя на брусьях, сделать кувырок вперёд через раздвинутые ноги, – парень говорил спокойно, адресуя слова одноклассникам и чувствуя моральную поддержку большинства из них, особенно девочек. Практикант и сам знал, что до того, как залезть на брусья, неплохо было бы отработать тот же кувырок на полу на матрасе. Но возразить вслух что не согласен со школьной программой, означало поставить под сомнение весть педагогический курс средней школы. Такое грозило незачтённой практикой. И Кранчевский молча перевёл учеников на другие упражнения. В другой раз Петя заявил на волейболе, что девчачьи кисти обречены на синяки после каждого урока. И это было правдой: отбивать подачи мяча двумя сложенными в замок руками было с непривычки больно, девушки из-за этого страдали и даже плакали. И снова Виктор ничего не мог предложить взамен, кроме как отрабатывать приёмы мяча у стены или в парах, в то время как оценка по волейболу ставилась за участие в игре. Кранчевскому не раз пришлось отступить в своих требованиях к парню, прежде чем он подобрал к нему ключ. Методом тестов и предложенных упражнений выяснилось, что Петя боится скорости. Резкий в жестах и словах, он бежал спринт медленнее всех, категорически отказывался садиться на велосипед и никак не мог совладать с собой во время спуска со снежной горы. Полугодовалая практика позволила Кранчевскому разобраться в слабостях парня и помочь ему преодолеть страх. В конечном итоге Виктор и Петя стали друзьями. И однажды к практиканту пришли родители мальчика и его старшая сестра Маша, чтобы поблагодарить за умный подход к подросткам. Виктор сразу «застопорился» на широко расставленных глазах девушки, пытаясь понять почему, при видимой диспропорции, лицо Маши кажется ему столь красивым, и отчего её велюровый голос притягивает, как магнитом. Практику Кранчевский закончил с великолепной характеристикой и с «Машей в своём активе», как любил повторять друзьям сам Виктор. Действительно, с тех пор Витя и Маша были неразлучны. Маша тоже училась – в химико-технологическом институте, мечтала стать аспиранткой и, в отличие от Виктора, всерьёз заниматься наукой. Она была на год младше и училась на курс ниже, поэтому, когда Виктор окончил институт, ему пришлось остаться в аспирантуре. О свадьбе молодые влюблённые только мечтали: жить в Москве было негде, а, значит, негде прописывать будущего зятя. На предложение родителей Маши подождать, закончить аспирантуру и потом только думать о женитьбе, Виктор грустно вздыхал. Он не раз просил Машу расписаться и переехать в Малаховку в общежитие, где аспиранту могли выделить комнату. Но москвичка отказывалась и была права: во-первых, из Малаховки было долго добираться до её института, во-вторых, обрекать себя и любимого на проживание в общежитии после того, как Виктор вот уже пять лет как жил на дачах, не хотелось. А селиться на даче с парочкой молодожёнов могли заартачиться студенты. Традиция исключительно мужских дачных коллективов ревностно поддерживались и соблюдалась. Сдавать дачи девушкам хозяева и особенно хозяйки дач не соглашались; ведь всё-таки столица была в каких-то сорока километрах…

Кранчевский что-то писал и думал о невесте и совсем не заметил появления Ларисы Королёвой, а когда услышал её голос, вздрогнул, не понимая как девушка могла оказаться перед ним.

– Что же вы, Виктор, такой пугливый? – рассмеялась Лариса, показывая красивые мелкие зубки и встряхивая рыжими кольцами волос, уложенными бигудями; Виктор это знал: его мать и сестра из далёкого Бийска, часто спали всю ночь на бигудях ради таких же роскошных завихрюлек, – Так вас и с дачи унесут, делать нечего.

Виктор от неожиданности машинально захлопнул тетрадь с диссертацией, словно Лариса могла посягнуть на неё или мысли, выраженные на бумаге, и крепко всунул ручку в колпачок, удерживая её как маленькую пику. Лариса прошла, села без предупреждения за стол напротив юноши и принялась его рассматривать в упор, подперев подбородок.

– Что это у вас? Чай? – девушка приподняла блюдце, которым была накрыта красивая чашка по форме раскрывшегося тюльпана, но смотрела на Кранчевского.

– Аккуратнее, – Виктор указал на чашку, – Был чай. Теперь уже остыл. Значит – помои. Так Стаска наш говорит. А Стаска – гурман.

Лариса непонятно кивнула, опустила блюдце на место, вызвав тихое и приятное подзынькивание, и продолжала рассматривать Виктора в упор. Её рыжие веснушки впивались в лицо напротив; во всяком случае собеседнику так казалось. Юноша забегал глазами, соображая как изменить ситуацию:

– Не переживайте, я его сейчас вылью.

Он уже дёрнулся, чтобы сделать, что обещал, но девушка остановила его жестом:

– Не надо, я полью этим чаем агератум. Дайте! – протянула она руки.

– Только на уроните, – попросил Виктор, приподнявшись на стуле. Лариса понимающе кивнула, взяла чашку двумя руками, медленно спустилась со ступеней террасы, пошла к синим ёжикам, раскиданным повсюду на траве.

– Как, говорите, их величают? – парень смотрел с интересом как тщательно гостья соблюдает его рекомендации. Это было приятным ощущением. Лариса на секунду оглянулась. В её глазах возник вопрос: «Зачем это тебе?». От этого аспиранту стало неловко, он забормотал по-деловому, – Запишу для Галицкого. Юрка – ботаник ещё тот, постоянно у вас тут по газону лазает, изучает, рассматривает, – избегая смотреть на девушку, Виктор стянул зубами колпачок ручки, по слогам записал название цветов опять же на полях диссертации, выдохнул. – Ну и придумали: а-ге-ра-тум. Злобно как-то. А они такие милые.

Лариса опять обернулась, быстро, и глядя теперь с надеждой:

– Да? Правда? Вам нравятся? А папа был против. Сказал, что нет ничего лучше очарования и наивности наших российских васильков и ромашек, – Лариса стала гладить шарики руками, шебурша их, как волосы на голове. Виктор усмехнулся:

– Во-во, Юрок то же самое говорит. А Стан спорит с ним, что все эти тропики, что там у вас, перед домом, с телегами и беседкой в придачу – полный кайф.

– А вы что думаете?

– Я?

– Ну, у вас же есть своё мнение? Вам нравится или нет? – Лариса оставила цветы и вернулась к столу. Виктор уставился на многорядную юбку девушки, обшитую кружевом, и пышную блузу. В них Лариса была похожа на русскую былинную красавицу. Не хватало кокошника и волос, упрятанных в косу. Виктор встал, потянулся за чашкой:

– Да мне как-то всё нравится: и поля с васильками, и клумбы с цветами. Я парень непривередливый. Могу пить чай горячий, могу – холодный, – Кранчевский попробовал взять посудину из рук Ларисы, но она удерживала её. Виктор чувствовал тёплые кончики пальцев девушки и почему-то смущался. Лариса смотрела на юношу протяжно, с загадочной улыбкой:

– Значит Стас – ворчун и бука, Юра – ценитель, Володя – педант, а вы – благонамеренный малый?

– Я ещё и благонадёжный большой, – Виктору стало смешно от выдвинутых характеристик, отчасти потому, что Лариса, фактически не зная ни его самого, ни друзей, вполне точно определила кто есть кто. Чашку у девушки Кранчевский всё же забрал, но продолжал смотреть на неё, не отрываясь.

– Ой-ей-ей, – раздалось вдруг за спиной Виктора, – это кто тут у нас цену себе набивает?

Виктор замер, посмотрел в глаза Ларисы и увидел в них отражение Маши.