Ехали медведи…
Шрифт:
– Спасибо, сынок, но ты удали его, пожалуйста, пока Егор Семёныч не увидел. Он, знаешь, страсть как не любит эти сантименты. И компотик допивай, а то остынет, будет совсем кисло.
Когда она ушла, Борис вернулся к карте памяти, которую ему не терпелось проверить. После нескольких попыток ему наконец удалось кое-как пропихнуть её в универсальный слот, предварительно убрав лишний пластик, потому что её габариты были чуть больше, чем современные. Секунд десять ничего не происходило, а затем экран высветил какую-то синюю полосу, и транслятор объявил: «Обнаружено дополнительное устройство ввода, обработки и хранения информации. Модель: не найдена. Ревизия: не найдена. Содержимое: отсутствует. Производится передача данных об устройстве на сервер контроля безопасности. Проверка займёт… Устройство отключено».
Борис для приличия подождал несколько минут, но ничего так и не произошло. «Вот старый чёрт! – пробормотал он про себя, – А я-то думал… Картинки… фотографии… мультфильмы с канала «Веснушка». Думал, может мать-отца увижу, хоть вспомню, как они выглядят. Ага, щас, разбежался. Этот предатель, как всегда, в своём репертуаре. Засунул зачем-то пустую карточку в мою детскую игрушку и радуется в своём террористическом аду, что провёл собственного внука. Ладно, допустим, в этот раз я купился. Но больше я не поддамся на твои провокации, вонючка. Карточку себе на память оставлю…»
Борис поддел ногтем карту памяти, чтобы вынуть её из универсального разъёма, но та вместо того, чтобы вылезти, засела ещё глубже. Он попытался ещё раз, всё так же безрезультатно, что было довольно странно, и ему даже показалось, что внутри карточки был магнит, с помощью которого она намертво присосалась к внутренностям вычислительной машины. Разъярённый, Борис достал свою армейскую отвёртку и стал ковырять ей в отверстии, и в какой-то момент карта, вроде, начала поддаваться, но буквально через секунду послышался хруст, и от разъёма отвалился маленький кусочек пластика. «Доковыряюсь сейчас», – испугался Борис, отложил отвёртку и выключил вычислительную машину. Он пообещал себе, что обязательно вернётся к карте чуть позже и с чувством выполненного долга пошёл варить остатки вчерашней перловки. По пути на кухню он подумал, что неплохо было бы всё-таки завести спутницу жизни, потому что самому готовить обед ему не нравилось, а одним компотиком от Юлианы Павловны сыт не будешь.
Глава 2. Год 2061
1
Зима 2061 года была исключительно холодной и переменчивой. По словам Катюши, температура в центральном регионе опускалась до минус двадцати, потом резко взлетала до минус пяти и сразу же снова падала до минус тридцати. Борис остро чувствовал эти колебания, потому что на каждое из них его ранение реагировало тупой ноющей болью, которая могла не проходить в течение нескольких суток. Отопление в квартире включали на три часа утром, с шести до девяти, и на три часа вечером, тоже с шести до девяти. В остальное время было довольно прохладно, и Борис всё-таки согласился взять шерстяной свитер Васеньки, который, по уверениям Юлианы Павловны, был тёплым и уютным, как шуба. Впрочем, ему было не привыкать. В армии в казармах всегда было холодно, а в ЦПВ каждая зима представляла собой настоящее испытание. В здании была своя котельная, но дрова выделялись нерегулярно, и их жёстко экономили. Температура в спальне воспитанников, по ощущениям, редко поднималась выше пятнадцати градусов, а в особо холодные времена могла быть и ещё ниже, и поэтому все спали в одежде и в носках. По утрам, если классные комнаты не удавалось прогреть хотя бы частично, воспитанников собирали на кухне по очереди – сначала малышей, потом с первого по пятый класс, и в самом конце – старшеклассников, и разрешали им провести минут сорок у огромных плит, где горел настоящий уютный огонь.
Борису всегда нравились эти утренние посиделки. Не было уроков, не было проверок внешнего вида, не было даже вечных драк и взаимных оскорблений. На кухне все были равны, и все сидели тихо, связанные теплом от плиты и желанием сохранить его как можно дольше. Частенько Боря, сидя на своём низеньком стуле, впадал в полудрёму, и его мускулы расслаблялись, заставляя тело сползать всё ниже и ниже, пока он не просыпался в самый последний перед падением на пол момент. Это была одна из немногих ситуаций, когда жизнь в приюте ощущалась по-другому. В кухне стоял полумрак, газ на плите горел таинственным голубым светом, и тепло, исходящее от него, было таким родным и домашним, что в нём даже слышалась давно забытая песенка: «Потолок ледяной… дверь скрипучая… за хрустальной стеной тьма колючая…». А за окнами, ещё не закрытыми маскировочными обоями, пушистые снежные хлопья складывались в непролазные сугробы, которые никто, разумеется, не собирался расчищать.
Но однажды ночью на кухне случился пожар – совсем небольшой, такой, что даже никого не пришлось эвакуировать, но информация об этом каким-то образом дошла до районного отделения по работе с несовершеннолетними гражданами, и оно строго-настрого запретило пускать детей в помещения, не предназначенные для пребывания посторонних. Воспитанникам объявили об этом на общем собрании по пожарной безопасности на следующий день после получения уведомления. В этот раз всех согнали в актовый зал, который не успел промёрзнуть за ночь, потому что в нём только недавно установили новые окна, хоть и закрытые обоями, но зато не продуваемые. Боря выслушал новость спокойно, и, хотя она, безусловно, расстроила его, он прекрасно понимал, что спорить здесь бесполезно. Однако, взглянув на сидящего рядом с ним Фёдора, он понял, что сейчас начнётся. Фёдор был кем-то вроде его друга, по крайней мере они держались вместе, потому что оба считались отщепенцами и дегенератами и были за это нещадно биты всеми, кому не лень. Но если Борю, к которому уже успело приклеиться прозвище «преступное отродье», колотили от души и даже с какой-то изощрённой жестокостью, то Фёдору доставалось постольку-поскольку, больше для профилактики, чем из каких-либо практических соображений. Федя поступил в ЦПВ в девять лет, в отличие от большинства воспитанников, которые находились там с младенчества. О своём прошлом он неохотно рассказал, что он жил у бабки с дедом («интеллигенты недорезанные» – прокомментировала воспитательница), и всё бы было ничего, но однажды комитет по защите прав детей прознал, что в свои девять лет юноша ни разу не посещал школу и, более того, не был приписан ни к одной из них. Помимо этого, опекуны пытались обучать его самостоятельно и далеко не тем предметам, которые были включены в обязательную образовательную программу. В результате, недорезанные интеллигенты отправились прямиком в лагеря, а их внук, абсолютно не социализированный и лишённый каких-либо навыков коллективного общежития – в приют.
Про Федю можно было сказать, что он обладал феноменальной способностью выбесить любого, не прикладывая к этому абсолютно никаких усилий. Он с чего-то решил, что ему дозволено иметь собственное мнение по каждому вопросу, и, более того, высказывать его таким тоном, словно оно было единственно верным. Вот и сейчас, когда все молча приняли новость о закрытии кухни, один Фёдор неспешно поднялся со стула и чуть небрежно, с достоинством льва, пожирающего свежепойманную антилопу, произнёс:
– Ну и где здесь справедливость?
Воспитательница сначала хотела сделать вид, что не слышала вопроса, но, как назло, в зале стояла гробовая тишина, и все стриженные головы моментально развернулись к Феде.
– Справедливость? Мальчик, ты о чём? – воспитательница попыталась вложить в свой голос столько презрения, что хватило бы на сотню таких федь.
– Фёдор Гуревич, 6 «Б», – представился наглец так, словно это волновало кого-то ещё, кроме него.
– И? Дальше что? Что ты знаешь о справедливости в свои… Сколько тебе? Одиннадцать?
– Почти двенадцать.
– В свои одиннадцать лет?
– Много чего. Например, то, что можно было установить систему автоматического пожаротушения на кухне. Можно было починить детекторы дыма, можно было, в конце концов, поменять плиты, которым уже сто лет в обед. Но вместо этого вы просто берёте и закрываете кухню для всех! Вам известно, что оптимальная температура для растущего организма – 21–23 градуса по Цельсию в холодное время и 23–25 градусов в тёплое? У нас здесь нет и пятнадцати, судя по моим ощущениям.
Воспитательница открыла рот, но не нашла, что возразить, поэтому она снова его закрыла и простояла так несколько секунд. Фёдор смотрел на неё прямо и совершенно без страха, и было понятно, что без ответа он не уйдёт.
Конец ознакомительного фрагмента.