Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти
Шрифт:
По-прежнему кричали лягушки. С закрытыми глазами Уильям начал слышать и другие болотные звуки. Большинство птиц молчали, как и он пережидая туман, зато время от времени доносился гулкий рев выпи. Невдалеке кто-то плескался – наверное, ондатра. Громко плюхнулась в воду с бревна черепаха. Простые, понятные звуки. Зато слабое шуршание нервировало – неясно, то ли шелестят листья, хотя ветра не было, то ли кто-то охотился. Какой-то маленький зверек пронзительно вскрикнул и затих. Да и само болото то кряхтело, то вздыхало…
Уильям шевельнулся и внезапно ощутил что-то под челюстью.
Он слышал, как его звала мать – его родная мать, – поэтому и пошел тогда в туман. Дедушка с бабушкой, мама Изабель и несколько друзей устроили пикник в низине. Когда сгустился туман – как всегда внезапно, – все засуетились и принялись паковать вещи, предоставив Уильяма самому себе. Он смотрел на неумолимое приближение белого вала и мог поклясться чем угодно, что слышал женский шепот. Слов было не разобрать, однако женщина звала, и Уильям знал, что зовет она его. И он пошел в туман. На какое-то время его очаровало шевеление водяного пара у земли – он вился, мерцал и казался живым. Но когда туман стал гуще, Уильям понял, что заблудился.
Он звал. Сначала женщину, которую счел матерью. «Мертвецы приходят с туманом». Чуть ли не единственное, что он знал о своей матери – она умерла, когда ей было примерно столько же лет, сколько ему сейчас. Говорили, что у него ее волосы и ее дар ладить с лошадьми.
Она отвечала ему – без слов, одним голосом. Он ощущал ласку ее прохладных пальцев на лице и зачарованно шел дальше, пока не упал в расщелину. От удара вышибло дух, и он лежал, оцепеневший, глядя, как плывущий над ним туман спешит поглотить все вокруг. Потом он услышал, как шепчутся скалы, и пополз, а затем и побежал. Снова упал, снова поднялся и побежал дальше.
Вскоре он рухнул наземь, не в силах больше двигаться, и съежился в страхе на жесткой траве, окруженный пустотой, ослепленный ею. Когда его позвали знакомые голоса, он хотел откликнуться, но лишь захрипел отчаянно – от недавних криков он практически онемел. Он снова и снова бежал навстречу голосам, спотыкался и скатывался по склону, натыкался на скальные выступы, взбирался на вершины камней, а голоса уплывали, растворялись в тумане, оставляли его в одиночестве…
Его нашел Мак. Огромная рука внезапно схватила Уильяма и подняла, исцарапанного и окровавленного, прижала к грубой рубахе шотландского слуги так, словно никогда не отпустит.
Уильям сглотнул. Когда ему снились кошмары, он часто просыпался на руках Мака. Или просыпался в холодном поту, не в состоянии больше заснуть из страха перед ждущим его туманом и голосами.
Что-то зашуршало, зашумело. Узнаваемо запахло свиным навозом, и Уильям старался не шевелиться: дикие свиньи опасны, если их потревожить. Шум усилился, раздалось сопение, массивные тела, стряхивая на себя воду, ломились сквозь кусты остролиста. Уильям выпрямился и завертел головой, пытаясь определить, откуда именно доносятся звуки. В тумане трудно не заблудиться, так что свиньи, скорее всего, шли по тропе.
Болото пересекали проложенные оленями тропы, которыми пользовались все, от опоссумов до черных медведей. Тропы эти бесцельно петляли, но неизменно вели к питьевой воде и огибали трясины.
О его матери говорили еще кое-что. «Она всегда была беспечной», – печально качала головой бабушка. Ее встревоженный взгляд останавливался на Уильяме. «Храни тебя Господь, ты такой же, как она», – говорил этот взгляд.
– Может, я и такой же, – громко сказал Уильям, сжимая в руке острогу и вызывающе выпрямляясь. – Но я не умер. Я еще жив.
Уж в этом-то он был уверен.
Глава 37. Чистилище
Через три дня, в полдень, Уильям обнаружил озеро. Он вышел к нему сквозь рощу растущих прямо из заболоченной земли высоких кипарисов, чьи огромные стволы напоминали колонны в храме. Испытывая головокружение и страдая от лихорадки, по щиколотку в воде он медленно брел к озеру.
Воздух и вода были неподвижны, лишь ноги Уильяма медленно рассекали водную гладь да звенела вьющаяся вокруг мошкара. Его глаза опухли от комариных укусов, а вошь обзавелась компанией из клещей и песчаных блох. Снующие туда-сюда стрекозы не кусались, как те маленькие мушки, что сотнями роились вокруг, но донимали его иным способом – их прозрачные крылышки и сверкающие тела отливали на солнце золотистым, голубым и красным, вызывая головокружение.
Деревья отражались в воде с невероятной четкостью – Уильям иной раз с трудом понимал, по какую сторону водной глади находится он сам. Ощущение верха и низа терялось, головокружительный вид сквозь ветви кипарисов был одинаков и вверху, и внизу. Самый большой обломок дерева Уильям из раны вынул и постарался, чтобы грязь вышла с кровью, однако под кожей все же остались мелкие занозы, и рука распухла и ныла. Голова тоже болела. Он медленно брел сквозь удушливо-жаркое оцепенение. Глаза жгло, на краю поля зрения что-то слабо мерцало.
Расходящиеся от сапог волны дробили отражение, и это помогало не упасть. Но стрекозы… Из-за них его качало из стороны в сторону, и он терял ориентиры, потому что стрекозы, казалось, не принадлежали всецело ни воздуху, ни воде, а были частью обеих стихий.
В воде на расстоянии нескольких дюймов от правой щиколотки что-то двигалось. Моргнув, Уильям заметил темную тень и ощутил колебания воды, когда тяжелое тело проплыло мимо, высунув наружу отвратительную треугольную голову.
Ахнув, Уильям остановился. Щитомордник, к счастью, нет.
Уильям смотрел ему вслед и размышлял, годится ли эта ядовитая змея в пищу. Впрочем, не важно, остроги у него уже нет. Он успел сразить ею трех лягушек, прежде чем обмотка не выдержала. Лягушки были маленькие и на вкус не так уж плохи, пусть даже их сырое мясо и тянулось, словно резина. Желудок отозвался болью и урчанием, Уильям едва поборол соблазн нырнуть за змеей.
Может, удастся поймать рыбу.
Вскоре по воде прошла рябь, и отражения деревьев и облаков сменились сотнями переливчатых маленьких волн, плещущих о серо-коричневые стволы кипарисов. Уильям поднял голову и увидел впереди озеро.