Эхо в тумане
Шрифт:
Целую неделю из-под снега извлекали пехотинцев и танкистов. Невдалеке стоял сгоревший танк. Около него нашли обезглавленного майора Хорина. Фашисты сняли с него одежду, тело искололи штыками.
Похоронили комбата в огромной, с футбольное поле, братской могиле. Еще недавно здесь была деревня. Называлась она — Снегири.
Вызов в Москву
Бои за гору Лудино продолжались до весенней распутицы. В деревне Снегири выросла еще одна братская могила. Потом еще…
В середине марта наступило затишье, и танковую бригаду — вернее, ее остатки — вывели в резерв. На почерневшие снега уже глядело высокое голубое небо. В нем отчетливо просматривался каждый самолет. Дули южные ветры. Они казались бархатными, как воротники парадных танковых курток. Начиналась оттепель: под тяжелыми стальными гусеницами дороги превращались в мутные широководные реки.
Старый, иссеченный осколками сосновый бор приютил танкистов. Ждали пополнение. Был штаб. Было знамя бригады. Но не хватало людей и не было машин. Только и говорили, что о танках, о пополнении… Ходили слухи: соседние армии оснащаются новой техникой.
В штабе приняли телефонограмму: «Старшего лейтенанта Гудзя срочно откомандировать в Москву».
— Везет же человеку! — завидовали друзья. — Не успел получить один орден, едет за вторым.
Новая телеграмма разъясняла: указанного офицера снять со всех видов довольствия. Опять заговорили, но уже определенно:
— Едет за новой должностью.
В главном бронетанковом управлении бритоголовый полковник из отдела кадров, тщательно проверив документы и убедившись, что перед ним действительно старший лейтенант Гудзь, объявил:
— Вам предстоит участвовать в открытии второго фронта. Отправитесь в Англию. Там получите новые танки, пройдете соответствующую подготовку. Затем… Затем покажете англичанам, как надо воевать.
— Есть показать!
— Кстати, в Англии вас хорошо знают. О вас в феврале этого года в Лондоне говорил Николай Михайлович Шверник, наш первый секретарь профсоюзов. Его речь опубликовали газеты на Западе, в том числе Соединенных Штатов. Так что вы известны и за океаном.
В казарме, где собрались танкисты — а это были мастера боев, — знакомились по-фронтовому, быстро. Во всем чувствовалась торжественность момента: открывать второй фронт доверят не каждому! Вот им доверили.
Откомандированные из частей время даром не теряли: проводили тактические занятия, изучали материальную часть. И каждое утро начинали с вопроса: «Ну как там Лондон? Примет нас или только собирается?» Лондон молчал. Наконец в мае танкистам объявили: правительство Черчилля — вопреки договоренности — побоялось разместить на своей территории советские войска. В связи с этим особая группа резерва при главном бронетанковом управлении упраздняется. Танкисты разъехались по полкам и дивизиям.
Павел Гудзь получил очередное воинское звание «капитан» и был назначен командиром батальона. Так и не побывав на Британских островах, он вернулся на фронт. Бригада, в которую входил его батальон, срочно перебрасывалась на юг.
Степь сталинградская
До нового, 1943 года оставались считанные недели.
В районе Сталинграда бои не умолкали ни днем, ни ночью. Гитлеровцы пытались прорвать кольцо окружения, вывести из него 300-тысячную группировку. Фашистские танки снова рвались к Волге, но теперь уже на выручку своим.
К этому времени Павел Гудзь был майором, заместителем командира отдельного гвардейского танкового полка.
По степи, продутой студеными ветрами, полк выдвигался на новый рубеж. Шли по местам, где накануне произошел встречный бой. Всюду, до самой линии горизонта, чернели сгоревшие танки — наши и немецкие.
Высохший от бессонницы и забот командир соседнего полка майор Разрядов тихо, словно про себя, произнес:
— Сколько же их тут!..
Еще вчера здесь, в необъятной Сталинградской степи, всю ночь полыхало зарево. Танкисты сурово смотрели на него, молчали: все жили близким боем.
Перед рассветом командир полка с группой офицеров отправился на рекогносцировку, сказав своему заместителю:
— А вы, товарищ Гудзь, будьте в готовности.
На рассвете полк вновь проходил по недавнему полю боя. И снова давила душу кладбищенская тишина.
Издали, как древние языческие идолы, посредине черных кругов подтаявшего снега торчали закопченные остовы танков. И здесь их было так много, что невольно закрадывалась мысль: какими же надо быть людьми, чтобы выстоять в океане огня, сгореть, но не отступить?
На коротком привале майор Гудзь подошел к подбитой тридцатьчетверке. Пламя на ней съело всю краску, оплавило жалюзи. Оно, конечно, проникло и вовнутрь. Но почему же тогда танк не взорвался? Достаточно детонировать одному снаряду…
Павел поднялся на броню, заглянул в темный овал верхнего люка. Экипаж не покинул машину — от всех четырех танкистов остался только пепел.
— Надо же — не разворотило! — произнес кто-то рядом.
Майор ответил:
— Вы глядите, у них же не осталось боеприпасов!
И танкисты вдруг посмотрели в сторону заснеженного кукурузного поля, туда, куда указывал ствол танковой пушки. На пологом склоне — застывшие, с распластанными гусеницами вражеские танки. В своей угрюмой неподвижности они напоминали те, которые покоились в глубоких снегах Подмосковья.
Жалко было неизвестных ребят! Может, это их первое сражение, оно стало и последним. Жизнь танка и боевая жизнь экипажа, судя по характеру дуэли, вместилась в несколько минут. Но для этого потребовались годы ежедневной, напряженной, изнурительной подготовки!
Майор Гудзь стоял и думал: «Где-то рождались мальчики. Росли-вырастали, учили таблицу умножения, восхищались смелостью Дубровского, переживали одиссею Григория Мелехова, радовались чкаловским перелетам, влюблялись в подруг и в грозу переплывали бушующую Волгу или ночной Днепр. И все — для того, чтобы потом, когда потребуется, стать защитниками Родины, встретить свой звездный час — свои десять-пятнадцать минут боя — вот так, не отступая».