Эхо Великой Песни
Шрифт:
— Когда-то здесь росли виноградники, — сказал он, — а на севере было озеро, где стоял дворец Верховного Аватара.
Ребенком я плавал в этом озере, и солнце обжигало мне плечи докрасна.
— Теперь то озеро стало льдом, господин, — ответил один из вагаров, дыша себе на пальцы. — Все стало льдом. — Он говорил монотонно, не глядя на Талабана.
— Еще два дня, и мы отплывем в город. — Слова Талабана не взбодрили вагаров, и он отошел от них к воде. У берега плавали льдины. Талабан подал знак рукой, и с корабля тут же спустили серебряную лодку.
Она скользила по воде без
— Совсем закоченели. — Пробный Камень с ухмылкой откинул капюшон и высвободил свои черные косы. — Номады близко, — сказал он, постучав себя по носу. — Я их чую.
Вагары напряглись, и их глаза наполнились страхом. По крайней мере о холоде забудут, подумал Талабан.
— Как близко? — спросил он.
— Полдня от нас. Конные, человек двадцать. Охотятся на мамонтов. Завтра будут здесь. Ближе к сумеркам.
— И ты все это чуешь? — спросил один из вагаров.
— Хорошее чутье. — Пробный Камень, подмигнув, погладил свой длинный крючковатый нос. — Сам увидишь. Завтра, как стемнеет.
Талабан снова махнул рукой, и серебряная ладья заскользила к кораблю. Пробный Камень, сидя у руля, направлял ее.
Талабан смотрел на высокий нос корабля, на его угловатые линии. Недавно поставленные мачты, совсем изуродовавшие судно, были печальной необходимостью. Семьдесят лет назад их боевые корабли бороздили моря и океаны, наносили на карту новые земли и обеспечивали мир. Теперь остался один «Седьмой змей»с почти опустевшим силовым сундуком, обезображенный неуклюжими деревянными мачтами. Раньше он рассекал волны, как гигантский дельфин, теперь барахтался, точно больной кит, держась поближе к берегу и опасаясь каждой волны, грозящей его перевернуть.
Ладья подошла к кораблю. Пробный Камень закрепил брошенные с палубы концы на носу и корме. Талабан поднялся по трапу на среднюю палубу, ответил на приветствие одетых в черное матросов-вагаров и прошел в свою каюту.
Внутри он скинул плащ, отстегнул пояс с мечом и протянул руки к жаровне под кормовыми окнами, содрогаясь от удовольствия. Он всей душой ненавидел холод, хоть и переносил его лучше большинства людей. Через приоткрытое бортовое окно в каюту проникал свежий воздух, унося неприятный запах тлеющего угля. Талабан с тоской посмотрел на кристальные шары, вделанные в стену. Раньше они давали и тепло, и свет, в зависимости от того, что требовалось, но в сундуке осталось слишком мало энергии, и Талабан не смел включать их. Он сел за письменный стол из полированного дуба, наслаждаясь мягкостью глубокого кресла.
Закрыв глаза, он снова представил себе дворец Верховного Аватара, палящее солнце, аромат виноградников. Он прожил там некоторое время, работая над картами, которые вчерне составил годом раньше. Тогда сместили с поста подвижника Ану, и Талабана послали допросить его и решить, не представляет ли он опасности для государства.
Следствие производилось в доме Ану на окраине города.
Ану, вечно молодой, как все аватары, встретил Талабана приветливо, и они сидели в саду в компании дурачка, который
Подвижник, среднего роста, стройный, с правильными чертами лица, держался вполне дружелюбно, но от него исходило почти осязаемое сияние — что-то не от мира сего, привлекающее и пугающее одновременно. Сходное чувство Талабан испытывал, глядя вдаль с горной вершины — почтение вкупе с глубоким смирением.
Ану улыбнулся и спросил:
— Почему он так тебя беспокоит?
Талабан улыбнулся в ответ и решил быть честным.
— Откровенно говоря, меня прислали сюда удостовериться в вашем собственном душевном здоровье — заниматься этим в присутствии идиота кажется мне несколько странным.
— Хороший повод для спора, Талабан. Что делает человека идиотом? Тоген не умеет одеваться сам и скорее всего умрет с голоду, если о нем не позаботиться. Он не разбирается в политике, и если послать его на рынок, он заблудится на полпути. Однако скажи мне: на какой науке зиждется наша цивилизация?
— На математике, — ответил Талабан.
— Совершенно верно. Вот тебе задачка: извлеки квадратный корень из 4 879 625.
Не успел Талабан даже приступить к решению, слабоумный, не меняя выражения лица, произнес:
— Две тысячи двести восемь запятая девять восемь семь три два четыре пять четыре пять.
Ану захлопал в ладоши.
— А квадратный корень из этого числа, Тоген?
Слабоумный снова ответил без промедления:
— Сорок запятая шесть девять девять восемь.
— Как он это делает? — спросил Талабан.
— Понятия не имею, но он был мне очень полезен последние шесть лет. Так кто же он, Талабан, — идиот или гений?
— Видимо, и то и другое. Поэтому оставим его душевное здоровье в покое и займемся вашим.
— Как тебе угодно.
— Вы проповедует ересь, подвижник. Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Мои действия не нуждаются в оправдании — но вернемся к математике. Я занимаюсь этой наукой почти восемьсот лет. С ее помощью я хорошо послужил аватарам в области архитектуры, путешествий и коммерции.
— Этого никто не оспаривает, подвижник. Я сам пользовался вашими звездными картами в своих путешествиях. Но сейчас речь не об этом.
— Именно об этом. Наша история насчитывает тысячу лет, Талабан, но что у нас впереди? Катастрофа. Я вычислил, что наша планета через равные промежутки времени испытывает катаклизм — можешь назвать это концом света, если хочешь.
Я изучал древние летописи. В последний раз такое событие почти наверняка имело место около одиннадцати тысяч лет назад — и я уверен, что в ближайшие два года оно повторится.
С помощью Тогена я хочу определить этот срок более точно.
Нам придется проститься со всем, что мы знаем, — и с очень многим из того, что мы любим. Через несколько лет этот садик будет погребен под толщей льда. Если не принять надлежащих мер, то цивилизация, которую мы принесли этой планете, быстро изгладится из памяти.