Эхо Великой Песни
Шрифт:
— Да.
— Не отпускай его, ибо второй попытки не будет.
— Я понял.
— Будь сильным, иначе он убьет тебя.
— Как может иллюзия убить меня?
— Боль будет вполне реальна. Если ты поверишь в нее, то умрешь.
Талабан надел ладанку на шею и сказал:
— Я готов. Но кто ты?
— Одноглазый Лис. Возьмись левой рукой за моего внука. Теперь закрой глаза и протяни правую.
Краски замелькали перед глазами, яркие до боли. Талабан, брошенный в море мучений, хотел закричать, но у него пропал голос. Он падал куда-то сквозь пламя, ловя порой обрывки фраз, выкрикиваемые множеством голосов.
«Мерзкое отродье. Простых вещей не понимаешь?» (Отец ненавидел меня. Он знал.) «Нет ничего, что ты не мог бы сделать, сынок». (Мать обожала меня. Она была всему причиной.) «Он ни на что не годен. Трудно поверить, что это мой сын».
«Не воинская доблесть сделала аватаров великими, мальчик. Думай!» (Эндарсен, мой учитель. Без него я пропал бы.) Голоса кричали, шептали, пели. Талабан боролся за свой рассудок. Где они, сияющие звезд? Где музыка вселенной?
— Все впереди, — сказал голос Одноглазого Лиса. — Сначала ты должен погрузиться внутрь, потом мы полетим к звездам. Прислушайся к голосам. Узнай, кто ты.
— Я знаю, кто я.
— Нет. Найди то, что потеряно.
— Пробного Камня?
— Сначала найди того, кто пропал внутри тебя, а уж потом ищи Пробного Камня.
— Я не понимаю! — Но это была не правда. Талабан понял — и погрузился в океан голосов.
«У человека должна быть мечта, Талабан, — говорил Эндарсен. — Без нее мы всего лишь живые трупы. Мы едим и пьем, но это не идет нам впрок. Мы слушаем и говорим, но не понимаем главного. Мы дышим, но не живем. О чем мечтаешь ты?»
«Нет ничего, что ты не мог бы сделать, сынок. Ты особенный».
«Нет у меня мечты! Ничего не осталось. Все мечты и надежды погребены подо льдом».
«Мерзкое отродье! Простых вещей не понимаешь?»
«Приди ко мне, Талабан. Я буду твоей и только твоей». (Крисса была лучшей из всех. Она любила меня. С ней я мог бы обрести мечту.) Звуки утихли, и он снова увидел ее в их последнюю встречу, почти утратившую свою красоту, с прозрачной, как стекло, кожей. Никто не знал, откуда берется эта болезнь. Она поражала одного аватара на десять тысяч. Использование кристаллов каким-то образом изменяло химию тела. Мягкие ткани затвердели, и человек сам начинал кристаллизироваться. Средства от кристальной болезни не существовало. Порой она протекала медленно и мучительно, порой быстро и устрашающе. У Криссы, к счастью, это произошло быстро. Талабан сидел у ее постели и не мог взять ее за руку, боясь сломать пальцы. Она уже лишилась дара речи, и только ее чудесные голубые глаза оставались мягкими и влажными. Талабан сказал, что любит ее и будет любить всегда.
По кристальной щеке Криссы скатилась слеза, потом глаза остекленели, и ее не стало.
Для Талабана настал конец света, и лишь настоящее крушение мира год спустя немного привело его в себя.
Боль этого воспоминания ожгла и оледенила его.
«В тот день я потерял все», — подумал он.
— Нет. В тот день ты сам все отдал, — сказал Одноглазый Лис. — Сегодня ты вернешь это назад.
Голоса умолкли. Талабан летел куда-то, кружась в пустоте.
Под ним, как лампа в ночи, зажглась голубая планета. Он полетел быстрее, и она скрылась вдали. Две кометы пересекли ему дорогу и ушли в грозовые тучи над другой планетой колоссальной величины. Клубы пламени ударили наружу.
Талабан летел все дальше и дальше.
Он снова стал слышать музыку сфер, пульс вселенной. Он жаждал раствориться в ней и жить, подчиняясь ритмам вечности.
— Держись! — велел Одноглазый Лис. — Именно эту дорогу выбрал себе Пробный Камень.
Талабан отвлекся от музыки и стал шарить правой рукой в пустоте.
— Закрой глаза и представляй себе ладанку. Пробный Камень сам придет к тебе.
Кружение остановилось. Талабан неподвижно парил среди звезд. Закрыв глаза, он последовал указанию шамана. Что-то легонько коснулось его пальцев, и он попытался схватить это, но промахнулся. Он повторил попытку и на этот раз уцепился за что-то, и его руку пронзила острая боль. Открыв глаза, он увидел огромную пятнистую змею, вонзившую зубы в его плоть.
Он чуть не разжал пальцы, но преодолел страх и стиснул круглое тулово еще крепче. Змеиные зубы вонзились ему в лицо, и он почувствовал, как яд сочится в его тело.
Это только иллюзия, сказал он себе, и раны исчезли бесследно.
Теперь он держал в руке камень. Из трещины в нем вылезали черви и вгрызались ему в ладонь.
Талабан, сосредоточившись на ладанке, представил себе корабль и обратную дорогу к нему. Черви въедались в запястье, откладывали личинки в артериях. Он чувствовал, как они кишат в его жилах. Из личинок выводились новые черви. Они наполняли грудь, живот, прорывали кожу.
Они пожирали его заживо.
— Помоги мне, шаман! — крикнул он, но не получил ответа.
Что, если это только хитрость и Пробного Камня здесь нет?
Что, если его заманили в ловушку?
Червь, проев его щеку, вывалился наружу.
Вокруг Талабана вспыхивали радуги, и он продолжал сжимать камень в руке.
«Скоро буду дома, — думал он. — Еще немного».
— Ты делаешь мне больно, — сказал голос Криссы. Талабан распахнул глаза и увидел ее, хрупкую, с трещинами, бегущими по кристальной руке от его пальцев. — Зачем ты так?
— Я не хочу причинять тебе боль, — сказал он.
— Мне было хорошо среди звезд. Если ты вернешь меня обратно, я рассыплюсь в стеклянную пыль.
Зажмурившись, чтобы не видеть, Талабан полетел дальше.
Теперь его уши наполнил рев. Чьи-то когти терзали ему лицо, впивались в левый глаз, полосовали грудь. Лев навалился на него, рвал плечо, глодал кость, но Талабан крепко держался за его черную гриву.
«Мне конец, — думал он. — От таких ран я ни за что не оправлюсь».
Голубая планета взмыла ему навстречу, и он стукнулся головой об пол своей каюты.
Рядом застонал Пробный Камень. Талабан, привстав на колени, потряс его.
Пробный Камень открыл зеленые глаза.
— Буду спать, — сказал он и снова повалился на пол.
Талабан положил рядом с ним его ладанку и вышел на балкон. Никаких следов на теле не осталось, но он еще не опомнился от пережитых мучений.
«Глуп ты был, что пошел на это», — сказал он себе.
В его памяти возникла Крисса, и он по привычке хотел прогнать ее образ, но вдруг понял, что больше не страдает от боли потери. Он осторожно стал перебирать воспоминания: прогулки по холмам, покрытым весенними цветами, на которые Крисса старалась не наступать. Как легко и грациозно она выбирала между ними дорогу! Талабан только теперь понял, каким был глупцом. Беспощадно подавляя все мысли о Криссе, он хоронил не только отчаяние, но и радость. Дурак, дурак.