Эхо Великой Песни
Шрифт:
Метрас оглянулся на свой корабль. «Змей» еще некоторое время переваливался, словно больной кит, потом Опрокинулся окончательно и затонул.
— Что такое с ним стряслось? — спросил матрос.
— Это магия Ану.
— Я думал, он на нашей стороне.
— Так оно и есть. Золотые корабли тоже потонут, как и наш.
— Мог бы подождать еще часок и дать нам спокойно Войти в порт, — проворчал вагар.
Когда над морем занялся рассвет, подвижник Ро стал испытывать нечто странное. Он сосредоточился на своем ощущении и понял, что слышит музыку, несомую ветром. При всей своей нестройности она вселяла в него чувство родства с землей, с небом, со скалой у него под ногами.
Софарита издала сдавленный крик и задрожала. Ро обнял ее, и она припала к нему, едва не свалив их обоих с карниза.
Руки ее оставались простертыми, суставы застыли намертво.
Она пыталась сказать что-то, но язык не повиновался ей.
— Я здесь, — сказал Ро. — Я с тобой. Вспомни ритуалы, и мы соединимся.
Спустя несколько мгновений его прошила страшная боль.
Казалось, что все его тело дробится, как стекло. Ро поборол Панику и сосредоточился на истине своего естества, на мягкости тканей, гибкости связок, упругости мускулов, на токе густой, теплой крови.
Музыка у него в уме теперь звучала, как великолепный хорал, охватывающий всю вселенную. Она пронизывала и его, и Софариту.
Софарита уронила голову ему на плечо и опустила руки. Ро чувствовал ее тело, мягкое и теплое. Он усадил ее на карниз и опустился на колени с ней рядом.
— Скажи мне что-нибудь. Дай знать, что ты жива.
Ее глаза открылись.
— Сила покинула меня. Я снова стала человеком. Как удалось тебе сложить эту Музыку?
— Ее сложил не я.
Он вздохнула и села поудобнее.
— Я больше не богиня, Ро. Я простая вагарка.
— Ты женщина, которую я люблю, — сказал он и сам удивился своим словам. Он ждал, что она отвергнет его, и знал, что отказ, даже самый мягкий, обожжет его, как огонь.
— А я люблю тебя, — ответила она. — Я поняла это в ту ночь, когда ты спас меня от Алмеи. Когда ты лежал рядом и согревал меня своим телом.
Резкий ветер пронесся над утесом, и Ро припал к камню, а Софарита — к нему.
В небе вспыхнул ослепительный свет, и Ро увидел, как среди клубящихся облаков зажглось второе солнце. Стена, ограждающая землю алмеков, издала ужасный стон. Камни градом посыпались с нее, а после весь кусок чуждой земли оторвался и взмыл в небо, переворачиваясь на лету. Мощный подземный толчок расколол его надвое, и оба куска полетели навстречу второму солнцу. Что-то мелькнуло в воздухе, как золотая птица, и Ро увидел, что это корабль. Кружась, тот врезался в летучую землю. Появились другие корабли, точно затягиваемые невидимым водоворотом.
В небе вспыхнуло огненное кольцо диаметром в несколько сотен миль. Земля алмеков вошла в этот круг и пропала. Огненное кольцо стало сжиматься, делаясь все меньше и меньше, и наконец погасло.
Не стало больше стены, не стало темной, грозной земли.
Впереди лежала пустая, изрытая равнина.
— Скоро там вырастет трава и деревья, и ручьи побегут, — сказала Софарита. — Жизнь возродится заново.
Ро встал и, держа ее за руку, двинулся в обратный путь.
Ниже на тропе они встретили Одноглазого Лиса, Пробного Камня, Суриет и еще четверых оставшихся в живых анаджо.
Еще ниже громоздилась груда тел. Пробный Камень опустился на колени рядом с Талабаном. Ро бросился к нему, думая, что аватар всего лишь ранен, и увидел изорванное тело и холодное, застывшее лицо. Ро вздохнул, устыдившись радости, которую испытал, когда Софарита призналась ему в любви. Талабан отдал жизнь за то, чтобы он мог услышать эти слова.
Ро тоже преклонил колени, и Пробный Камень сказал ему на анаджо:
— Он и другие убили больше двадцати алмеков. Они держались стойко. Талабан умер последним. Я пытался пробиться к нему, чтобы спасти ему жизнь, как он спас мою. Его обступили со всех сторон, но он видел, как я бегу к нему. Он пал в тот самый миг, когда взошло солнце. — Пробный Камень отрезал кинжалом прядь волос Талабана. — Я сложу для него молитвенную песнь.
Духи анаджо услышат ее и примут его, как своего.
— Я рад, что ты жив, — сказал Ро. — Он бы этому тоже порадовался.
— Я думал, мне конец, но когда появилось второе солнце, алмеков как ветром сдуло. Что ты будешь делать теперь, подвижник Ро? Попробуешь вернуться в свой каменный город?
— Нет. Останусь здесь, если вы разрешите. Буду учить других и учиться сам. И напишу историю последних событий.
Пробный Камень положил руку на лоб Талабана.
— Он всегда будет жить в моем сердце. Мои сыновья узнают о нем, а за ними их сыновья. Теперь он принадлежит нашему народу. Мы ничего не забудем.
Софарита, подойдя, взяла Ро за руку. Она смотрела на мертвого Талабана, и Ро не чувствовал ревности, видя скорбь в ее глазах.
ЭПИЛОГ
В день, называемый Решгарот, боги ушли, чтобы продолжить войну в небесах, покинув поля и леса, горы и долы. Они улетели к звездам, сидя на спинах серебряных орлов. Они ушли все, кроме одного. Виркокка знал, что Морозные Гиганты вернутся, и остался с людьми, чтобы защищать их от смертного холода.
Из Вечерней Песни анаджо
На берегах Луана во избежание заразы начали хоронить тела павших. Вагаров и аватаров уносили, алмеков, сняв с них одежду, сжигали на кострах.
Трое вагарских могильщиков в полдень спустились к Луану ополоснуть лица холодной водой.
— Вот еще один, — сказал молодой плотник Лешан, показывая на торчащий из воды обгорелый труп.
— Брось ты его. Сил больше нет, — сказал другой.
— Я честно отрабатываю свои деньги. — Лешан подошел к мертвецу. Тот, одетый в обугленные лохмотья, лежал ничком.
Лешан, который не мог разобрать, вагар это или алмек, перевернул его на спину. Грудь солдата была покрыта ранами, и волосы у него сгорели, но лицо сохранилось. Лешан узнал его — да и кто бы не узнал самого свирепого и ненавистного из всех аватаров?
Вирук открыл свои холодные, бледно-серые глаза и застонал.
— Он живой! — крикнул Лешан.
— Еще бы не живой, — проворчал раненый. — На то я и бог, дубина ты этакая! — Он снова закрыл глаза и скрипнул зубами, перебарывая боль.
Лешан взялся за нож у себя на поясе. Один удар — и он покончит с этим человеком, вонзив нож в его обожженное горло.