Эхо Великой Песни
Шрифт:
Вагаров было раза в три больше, чем алмеков, но те, пользуясь отсутствием боевой выучки у противника, держались стойко.
Пендар при всей своей неопытности чувствовал, что перелом близок. Вагары терпели большие потери — еще немного, и их отбросят назад.
Подумав об этом, он заметил, что алмеки заходят с флангов.
Если им это удастся, понял он, они смогут без помех поливать огнем его незащищенный правый фланг.
В это время где-то на востоке запели трубы, и на холмах показались шеренги пехотинцев в бронзовых доспехах, с длинными щитами и копьями. Их были сотни. Под звуки труб они построились в четыре ряда и ринулись на совершающих свой маневр алмеков. Загремели огневые дубинки, но щиты наступающих воинов приняли удар на себя.
Копья протянулись вперед. Алмеки с трудом выдерживали их натиск. Затем копейщики расступились, и в атаку пошли воины с мечами. За несколько мгновений алмеков изрубили на куски, а немногие уцелевшие отошли назад.
Радость волной захлестнула Пендара. Перелом в самом деле произошел: теперь алмеки отбивались, отступая вверх по склону к своим кораблям.
Отчаявшиеся было вагары снова воспряли духом. Пендар скомандовал наступление, и его бойцы устремились за ним, рубя бегущих алмеков.
Отступление перешло в бегство: враг беспорядочно улепетывал к реке. Кое-где еще возникали островки сопротивления, но их быстро подавляли.
Межана на городской стене, видя, что победа близка, послала в бой последние отряды ополченцев.
Воины в бронзовой броне шагали по полю ровным строем, под барабанную дробь. Алмеки, спасаясь, бросали оружие. Некоторые падали на колени, прося пощады, но пощады не было никому.
Добежав до реки, ошеломленные алмеки увидели, что их суда уходят, и в полной растерянности сдались на милость наступающих вагаров.
Пендар, которого вдруг придавила усталость, не участвовал в избиении. Час расплаты настал, и люди больше не нуждались в его приказах.
Человек в бронзе подошел к нему и спросил, снимая шлем:
— Кто здесь командует — ты?
— В некотором роде, — ответил Пендар, любуясь невероятной красотой воина, его волосами, окрашенными золотом на висках, и большими лиловыми глазами.
— Меня зовут Аммон. Кажется, я пришел вовремя?
— О да. Но Пагару все еще в осаде, и ваша помощь была бы весьма кстати.
Аммон оглядел поле битвы и спросил:
— Где аватары?
— Погибли, уничтожая боеприпасы противника.
— Вот откуда взялся тот гром. Я думал, что небо рухнуло на землю. Говоришь, они все убиты?
— Это было героическое, великолепное зрелище.
— Жаль, что я его пропустил. Выходит, городом правит теперь госпожа Межана?
— Временно, пока мы не выберем городской совет.
— Мне сдается, вам нужен царь — но с этим можно подождать и до завтра.
Когда первые десять аватаров вместе с Ро сели в серебряную ладью и направились к озаренному луной берегу, Софарита позвала к себе Метраса.
— Ты должен плыть назад с той же скоростью, как мы шли сюда, — сказала она. — Если все будет хорошо, это станет последним путешествием «Змея».
— Почему последним? Не понимаю. Его энергии хватит еще на долгие годы, даже и с Музыкой.
— Нет, не хватит. Пирамида Ану отнимет силу у всех кристаллов — для того она и строится. Ану предвидел пришествие Королевы Кристаллов. Если при завершении пирамиды корабль все еще будет в море, он затонет.
— Как же мы тогда вернемся за вами?
— Вы не вернетесь.
Софарита отошла от него и заняла место между Талабаном и Пробным Камнем, стоящими у борта. Серебряная ладья вернулась. Талабан спустился в нее по веревочной лестнице, за ним Пробный Камень, за ним десять оставшихся аватаров. Софарита сошла последней. Суставы у нее болели, левое бедро прожигало огнем.
Талабан помог ей слезть, и ладья полетела к берегу.
— Теперь ты мне скажешь, что произошло в Эгару? — спросил он.
— Враг побежден, но дорогой ценой.
— К дьяволу цену! Раэль — великий стратег.
— Был. Он мертв, и цена больше, чем ты думаешь. Все аватары погибли вместе с ним.
Люди в лодке безмолвно выслушали ее рассказ о разрушении Библиотеки, о последней атаке, о том, как Вирук, прорвавшись сквозь заставу двуногих зверей, произвел свой последний выстрел.
— Аммон бежал из города, чтобы собрать остатки своей армии, — добавила она, — и подоспел вовремя, чтобы решить исход боя.
Лодка причалила к берегу, но никто не двинулся с места.
— Мы последние, кто остался из нашего народа, — сказал Талабан.
Софарита смотрела на аватаров. В их задумчивых, опечаленных лицах не было теперь и следа надменности. Из богов они превратились в людей, потерявших своих близких и любимых.
Молчание нарушил Пробный Камень. Он положил руку Талабану на плечо и сказал:
— Теперь надо убить Алмею. Да?
Талабан, не ответив, перелез через борт и побрел по воде к берегу. Остальные последовали за ним. Тем, кто ждал на берегу, рассказали о несчастье. Ро побежал к лодке, чтобы помочь Софарите.
Выйдя на берег, она глубоко вздохнула:
— Обратного пути нет, подвижник Ро.
— Я сам этого захотел. Они все мертвы? Это правда?
— Правда.
— Мы стали себялюбцами, — помолчав, сказал он, — но так было не всегда. Мы дали миру цивилизацию, письменность, архитектуру, поэзию, науку. Надеюсь, что нас будут поминать не только дурным, но и добрым словом.
— Людская память изменчива. Сперва вы войдете в легенду, потом станете богами, которыми так желали быть. В случае нашей победы, конечно.
Из-под деревьев на берегу вышла стройная фигура. Софарита узнала в ней женщину, одну из волчьих воинов Одноглазого Лиса. Лицо воительницы покрывали черные и красные полосы. Пробный Камень издал вопль и бросился к ней. Женщина стояла неподвижно.
— Вот и все, — остановившись перед ней, сказал он. — Зима души моей миновала.
Она без улыбки протянула ему левую руку. Пробный Камень взял ее и прижал к своему сердцу.
— Ты слышала мои молитвенные песни? — спросил он, — Все до единой. А ты? Ты чувствовал, как мое сердце рвется к тебе?