Эхо вины
Шрифт:
Вместо ответа он задал встречный вопрос:
– А что это значит, «мне хорошо»? Как бы ты определила это чувство?
– Свобода, – ответила она, ни секунды не задумываясь. – Хорошо – это значит свобода. Она живет глубоко во мне и прокладывает себе дорогу, чтобы вырваться наружу. Я знаю, что веду себя сейчас совершенно безответственно, но я уже не могу остановиться и повернуть все вспять. Это выше моих сил.
– Тогда не поворачивай, – отозвался Натан.
Она кивнула. Вирджиния сидела, держа кофейную чашку в руке и поглядывая из-за нее на Натана. Ее глаза блестели, и она знала это.
– Я чувствую себя почти как тогда… – начала было Вирджиния и замолчала.
– Когда? – спросил Натан.
Вирджиния опустила чашку:
– Когда еще был жив Томми.
3
Двадцать пятое марта 1995 года. Был особенно теплый и ослепительно солнечный день. Суббота. В палисаднике Вирджинии цвели крокусы и ранние нарциссы, а из-за стены, окружавшей основной сад, выглядывали толстые розоватые ветви кустов, колышась от порывов нежного весеннего ветра.
Майкл страдал в это утро похмельем, что случалось с ним весьма нечасто. Накануне вечером он ездил на велосипеде в местный фитнес-клуб, встретился там с другом, у которого был день рождения, и тот повел его в бар. Они хорошенько заложили за воротник, и Майкл, вскарабкавшись на велосипед, был едва в состоянии крутить педали.
– Я уже хотел звонить тебе, чтобы ты забрала меня на машине, – поделился он с Вирджинией. – Однако тогда я показался бы себе полным ничтожеством…
Вирджиния рассеянно кивнула. Как обычно, она слушала своего друга очень невнимательно. Его слова, как правило, представляли для нее не больше чем привычный звуковой фон.
– Наверное, мне надо принять аспирин, – пробормотал Майкл и пошел на кухню за лекарством и стаканом воды. Вернувшись в гостиную, он упал в кресло, наморщил лоб и стал внимательно наблюдать, как таблетка прыгает, вертится и шипит, растворяясь в воде.
– Ой, раскалывается моя головушка! – жалобно приговаривал он.
Вирджиния прекрасно понимала, что похмельный синдром – далеко не самая приятная вещь, однако выносить жалобы Майкла больше двух-трех минут она была не в состоянии. Его вечное нытье страшно действовало ей на нервы. Погода, работа, окружающие люди – Майкл находил недостатки во всем и вся. И конечно же, то обстоятельство, что Вирджиния отказывалась выходить за него замуж и не хотела беременеть, постоянно давало пищу для укоров и сетований с его стороны. Если Майкл не знал, на что бы ему еще пожаловаться, он вспоминал прошлое и в трагических тонах повествовал о том, как безответственно повел себя его отец, как разошлись его родители, какой ужасной депрессией страдала его мать и как печален был ее конец.
– Мне кажется, что ты сойдешь с ума, если у тебя вдруг не останется ни одного повода для жалоб! – часто говорила ему Вирджиния, и тогда он смотрел на нее печальным взором смертельно раненного зверя.
Однако сегодня она ничего не сказала, а тут же повернулась к нему спиной и отправилась снова в сад, оставив Майкла наедине с его головными болями. Работы у нее было много. На газоне оставалось много прошлогодней листвы, и надо было сгрести ее граблями и все почистить. Вирджиния рада была тому, что у нее есть занятие, которое позволяет ей отвлечься и не слушать Майкла.
Позже, много позже, когда они с Майклом снова и снова восстанавливали в памяти это длинное утро и спрашивали себя, как же могло произойти это жуткое событие, непостижимой загадкой для них оставалось то, что они не заметили Томми. Обычно, заходя на их участок, он кричал и махал рукой. Может, в этот раз он так не сделал? Или Вирджиния была погружена в свои мысли настолько глубоко, что не заметила бы даже бомбы, если бы та упала и разорвалась рядом с нею?
Майкл уж точно не мог ничего заметить, поскольку он перебрался из кресла на диван, растянулся там и задремал.
Должно быть, Томми пришел примерно в одиннадцать. Он сказал своей маме, куда идет, и поскольку та знала, что ее ребенок желанный гость у соседей, то без колебаний отпустила его. Не показываясь на глаза ни Вирджинии, ни Майклу, мальчик тут же направился к машине, припаркованной на горке, и обнаружил, что она не заперта. Он тут же открыл дверцу, уселся за руль и потянул за ручной тормоз. Машина покатилась вниз по склону.
Вирджиния находилась в этот момент в противоположном углу сада. Наполняя старой листвой большие пластиковые пакеты, она услышала с улицы визг тормозов, пронзительное гудение сирены и резкий скрежет металла. Тишина и покой субботнего утра взорвались внезапно, в мгновение ока.
Она подняла голову и подумала, что на дороге произошла авария. Обежав дом, она выглянула с горки вниз, на улицу.
Это был один из таких моментов, всех причин и следствий которого человеческий мозг не может постичь сразу, хотя они часто лежат на поверхности. Вирджиния увидела, что их машина исчезла – ее не было на парковке. Внизу, в самом конце спуска, лежала оторванная водительская дверь. Очевидно, она зацепилась за толстый коричневый столбик, который отмечал границу участка. На улице застыли в причудливых позициях три машины, при взгляде на которые не сразу становилось ясно, столкнулись ли они или в это положение их занесло каким-то отчаянным водительским маневром.
Медленно, очень медленно до Вирджинии стало доходить, что одна из этих машин принадлежала им с Майклом…
– Что случилось?
Из-за ее плеча выглянул Майкл, растрепанный и помятый, ведь он только что встал с дивана. Пораженный, он уставился вниз, на улицу.
– Там наша машина!
Он быстро повернул голову в сторону парковки, потом – снова на улицу.
– Как же… как же она окатилась?
Майкл посмотрел на Вирджинию, и внезапно их пронзила одна и та же мысль: