Эхо вины
Шрифт:
На пороге стоял священник Кен Йордан из общины. Он пришел навестить Клару, но смотрел на нее несколько неуверенно, ведь она не принадлежала к числу активных прихожан.
– Если я пришел не вовремя, то, пожалуйста, скажите мне об этом, – попросил он. – Я ни в коем случае не хочу навязываться вам. Но я подумал… сегодня ведь ровно неделя с тех пор, как…
– Разве вам не надо в церковь? – осведомилась Клара.
Он улыбнулся:
– У меня есть еще немного времени.
Клара пригласила его в гостиную. На книжной полке стояла фотография Рейчел в рамке. В марте прошлого года девочка ходила с классом в поход, и фото было сделано там. Одетая в ярко-красную куртку, Рейчел широко улыбалась, а ее волосы были мягко растрепаны весенним ветром.
– Какая симпатичная, милая девочка, – сказал Кен.
Клара кивнула:
– Да.
– А это ваша вторая дочка?
Рядом с портретом Рейчел находилась фотография Сью. Довольная малышка в голубом купальнике и белой панамке сидела на песке. В прошлом году родители возили ее на пляж в местечко Уэллс-некст-зе-Си.
– Это Сью.
«Только не вздумай говорить сейчас мне, что я должна быть благодарна небесам за то, что у меня осталась хотя бы одна дочь!» – подумала Клара.
Кен этого не сказал. Ни о каких заменах, ни о каких «зато…» речи здесь идти не могло, и он хорошо понимал это.
– Прошу вас, садитесь, – предложила Клара.
Он сел на диван. «Внешне он не очень похож на священника, – подумала Клара. – Джинсы, темно-серая водолазка, пиджак в тон. Довольно молодой человек».
– Рейчел с таким удовольствием ходила в воскресную школу, – сказала женщина. – Она так восхищалась Дональдом Эшером. Больше всего она любила, когда он играл на гитаре, а дети пели хором.
Кен улыбнулся:
– Да, Дон умеет ладить с детьми. Он хорошо чувствует, чего они хотят, а чего нет.
– Вчера я встречалась с матерью другой погибшей девочки, – сообщила Клара. Она и сама не знала, зачем она рассказывает Кену об этом. Просто он располагал к разговору, от него исходило душевное тепло, и ему хотелось доверять. А может, она просто не знала, о чем еще говорить? Клара была из таких людей, что всегда идут на контакт, какое бы горе они ни испытывали.
– Помните Сару Алби? Я говорила с ее матерью, Лиз.
– Да. Помню. Такой же жуткий случай.
– Она просто извелась, упрекая себя. Она не разрешила Саре прокатиться на карусели, хотя девочка очень этого хотела. Мать и дочь сильно повздорили. Теперь Лиз сходит с ума из-за своей жесткости. Я могу ее понять. Сегодня все утро напролет…
Она прикусила губу. Кен смотрел на нее мягким, участливым взглядом.
– Что же? – поднял он брови.
– Сегодня все утро напролет я прокручиваю в мозгу последние часы, проведенные с Рейчел. Пытаюсь понять: может, что-то было не так. Я немного пожурила ее за то, что она опять прибежала на кухню босая. У нас там на полу плитка, а у Рейчел так часто болело горло. Я вовсе не ругала ее, но была немного раздражена тем, что сколько раз ее просила… Теперь я даже точно не помню… Я, конечно, помню, что тогда сказала, но каким именно тоном… Одернула ли я ее жестко или всего лишь немного пожурила…
Клара бессильно замолкла. Все это не имело теперь ровно никакого значения. Журила, бранилась, ругала, сделала замечание… Все это чепуха. Подумаешь, не надела тапки. Все неважно. Все до ужаса бессмысленно.
Кен взял ее за руку и легонько пожал успокаивающим жестом:
– Пожалуйста, не думайте об этом, Клара. Каждая мать запрещает детям разные вещи, которые те с огромным удовольствием сделали бы. Все матери ругают детей, раздражаются, когда те не слушаются. Ведь дети не всегда понимают, что полезно, а что вредно. Однако любовь при этом не уходит. В то последнее воскресенье вы заботились о Рейчел. Вам не все равно было, заболит у нее горло или нет. И даже если Рейчел и слышать уже не могла такие замечания, все равно она ощущала при этом вашу любовь и заботу. Можете быть уверены.
Его слова немного успокаивали Клару, но все же душевная рана была еще слишком свежа, и речи священника не могли принести настоящее утешение. В данный момент женщина даже и не представляла, что вообще когда-нибудь сможет утешиться.
– По крайней мере, Рейчел так радовалась в то утро предстоящим занятиям в воскресной школе, – выговорила она. – Дочка так ждала этого дня, а все из-за того лондонского священника, который собирался показывать детям какие-то слайды. Она просто не могла дождаться воскресенья.
Клара вздохнула, вспомнив, какой радостно-возбужденной была ее девочка в тот роковой день. На лице Рейчел было написано страстное воодушевление, и именно такой Клара особенно любила свою дочь.
– Какой такой священник? – спросил Кен, наморщив лоб.
– Разве вы не знаете? Из Лондона должен был приехать священник со слайдами про… про Индию, насколько я помню. Рейчел с нетерпением ожидала, когда она наконец увидит эти слайды.
– Странно, – высказался Кен. – Об этом мне никто ничего не сообщал. Никаких священников со стороны мы не приглашали и никаких показов слайдов не планировали. Обычно Дон всегда обговаривает такие вещи со мной.
– Как же так? Рейчел совершенно определенно говорила мне об этом. Точно! Я спросила ее, почему она вся трясется от радости, а она… Рейчел была неравнодушная девочка, понимаете? Она интересовалась всем новым… всем…
И вот теперь Клара тихонько заплакала. Но это были пока всего лишь умеренные, скупые слезы.
«Рейчел! Ах, моя Рейчел! Если бы я могла снова обнять тебя, услышать твой смех, заглянуть в твои сияющие глазки, поглядеть на твои веснушки, почувствовать твою горячую щеку рядом с моей щекой. Прожить с тобой вместе хотя бы еще один денек!»
– Клара, я понимаю, что говорю это, может быть, не в самый подходящий момент, но вам надо заняться этим делом! – твердо заявил Кен, задумчиво обводя взглядом пространство. – Я почти на сто процентов уверен, что никаких показов и приглашения священника из Лондона Доном даже не планировалось. Ни на то воскресенье, ни на какое-либо из ближайших. Дональд Эшер ни словом не обмолвился о какой-либо лекции со слайдами. Но я сомневаюсь, что Рейчел могла что-то напутать или придумать… Так это дело оставлять нельзя.