Эхо войны.
Шрифт:
— Через забор, — он неприятно хмыкнул. — Можем и через забор. Если ты хочешь, чтобы цель моего визита стала известна еще двум сотням солдат. Но, думаю, если тебе интересно, что было выяснено по твоим отчетам и запросам, ты вполне найдешь время и возможности прийти туда, куда я прошу. И во столько, во сколько я прошу.
Он отключился. А я… Я сдернула с уха переговорник и швырнула о стену. Подобрала и швырнула еще раз. Вот так. От всей души!…
Крошечный аппаратик треснул и укатился в рыхлые залежи мусора.
Я стояла, сжимая кулаки, глядела вверх, на едва видимые
Несправедливо!… Кулак врезается в стену, разбивая костяшки в кровь. Из безумной любви рождается слепая ненависть, стоит лишь дать толчок. Кулак врезается в стену снова и снова, заглушая одной болью другую.
Так почему же, почему я все никак не могу возненавидеть?!
А потом… Кажется, на самом деле начинается дождь…
Подвальные переходы под жилыми и промышленными районами опутывали город пышной и запутанной сетью. С самого начала, с первых минут, мы назвали их катакомбами. В катакомбах обязаны водиться чудовища — и нас ждали чудовища, даром что ограничивались они бешеным зверьем.
На летучке штабной был странно внимателен и первый раз на моей памяти не сделал ни одной попытки повитать в своих личных облаках.
Уже внизу, когда включили фонари, причины этого стали ясны. Впервые мы получили реальные шансы на потери с летальным исходом: это был лабиринт. Со множеством ниш и закоулков, заставленных пустой и полной тарой, с трубами теплосетей, частично выведенных в подвалы — их излучение сбивало инфракрасные сканеры.
Цель была одна, но цель глубоко запущенная. Она заболела слишком давно, и узнали об этом слишком поздно. Внутренние войска упустили женщину еще две недели назад, и все это время не могли выяснить, где она скрывается.
Мы пробирались среди завалов утильсырья, пытаясь по бесшумности уподобиться бесплотным феям, но по поводу звериного слуха и чутья обманываться не приходилось. Бетонная крошка шуршала под ногами, а иногда и лопалась с глухим щелканьем, заставляя всю группу настороженно замирать. Вторая группа под командованием сержанта, пробиралась к предполагаемой точке «Х» с другой стороны. Мы зажимали ее в «клещи».
Район был оцеплен, у всех более мелких выходов на поверхность стояли солдаты внутренних войск.
Отряд продвигался медленно — рассыпаясь по ответвлениям главной трассы и собираясь снова, обшаривая каждый закоулок. Солдат не хватало — слишком много домов в этом районе, слишком много ответвлений и спаек. Нам нужен был маг, а не сканеры, от которых в этих подвалах толку было чуть.
Я шла замыкающей — сразу за майором, во избежание отправленным в хвост колонны — поэтому на отдаленный рев среагировала медленнее прочих. Палец правой руки мягко лег на курок, левая же вежливо, но решительно задвинула майора за спину. Еще пристрелю ненароком.
Послышались отдаленные выстрелы. Взметнулась рука впередиидущего в сигнале — и мы рванули с места в карьер. Узкий коридор влился в маленький подвальчик, и группа стремительно рассыпалась вдоль стен. Посреди голого бетонного пола бился в предсмертных
В коридоре напротив затихал дробный цокот десятков лап.
Мы бросились следом, автоматически выстраиваясь узким клином из «своих», бессознательно оттирая пришлых солдат в хвост колонны. Прошла неделя и четыре боевых выезда, но свои жизни мы доверяли им не больше, чем в первый день.
Цокот приближался — мы нагоняли. Я пристроилась за плечом у Маэста — бежала, перепрыгивая кучи металлолома, уворачиваясь от вырастающих из стен раскаленных, мокрых или просто ржавых труб, и тихо радовалась за исправный прибор ночного видения и хилую поисковую сеть, охватывающую четыре квадратных метра по пути следования.
Ровно до тех пор, пока коробка какого–то барахла не бросилась мне под ноги. Я автоматически сгруппировалась и откатилась в сторону, прижавшись к стене между двух точно таких же коробок.
— Морровер, ты где? — послышался из наушника встревоженный голос Маэста.
— Споткнулась об этот хлам, сейчас догоню.
Вскочила я быстро, но вклиниться в плотное построение, проносившееся мимо, было не так просто. Ближе к концу строй поредел, и я пристроилась в хвост, постепенно пробираясь вперед. На периферии зрения мелькнули знакомые майорские нашивки. Да что он вообще делает в середине строя?
Я вгляделась в его лицо и опешила. Северянин бежал с закрытыми глазами. А когда открыл их… Не знай я абсолютно точно, что он видит, сказала бы, что он слепой — больше ни у кого не бывает таких неподвижных, полностью расфокусированных глаз.
Штабной быстро перебирал пальцами здоровой руки. Пальцы сломанной тоже двигались, но медленно, рвано, и я всерьез усомнилась в том, была ли она вообще сломана. Через полминуты его глаза снова закрылись, и больше он их не открывал.
Пальцы продолжали двигаться, еще быстрее, чем раньше.
Я мотнула головой, отгоняя самые безумные предположения о том, что это, Бездна меня побери, может значить, но вперед продвигаться перестала, продолжая наблюдать краем глаза.
Спутниковый навигатор в подвалах не действовал, надежда была на официальные и полуофициальные строительные планы и схемы коммуникаций, и надежда отнюдь не радужная. Судя по ним, точка «Х» находилась в трехуровневом подвале сталелитейного завода восточного района. До него оставалось еще минут двадцать хода, и, если нам повезет, звериный топот приведет именно туда.
Да, Рой, умеешь ты выбирать места для встреч…
Впереди зашлись хриплым, скрежещущим воплем шенаи. Слаженным залпом рявкнули с полдесятка «матерей». Мы высыпали на узкий перекресток, где сходилось шесть коридоров. И крошечный, такой крошечный пятачок в центре. Ряды раздались, перекрывая пустые коридоры, и я, с «матерью» наперевес, наглухо загораживая четвертый проход, наконец увидела это.
Напротив нас колыхалось море.
Рыже–черное, живое и вопящее. Шерсть, когти, и безумные, безумные глаза. Их было не просто много. Столько я не видела за всю свою жизнь.