Эхо
Шрифт:
– Можно?
До мурашек лаская слух, его шепот будил желание. Однако она ничего не ответила. На какое-то время она растерялась и впала в ступор, словно ее поместили в сильное магнитное поле с одинаково заряженными полюсами, тянувшими ее в противоположные стороны. Он приблизился, чтобы поцеловать ее. Она его остановила. Тогда он опрокинул ее на кровать, собираясь расстегнуть на ней блузку. Она крепко схватилась за ворот и попросила его остыть. И он остыл, сел рядом, уставился на нее. Тогда она разрешила ему раздеть себя, но с условием, что, расстегивая очередную
– Ты веришь, что они изменяли?
– Верю.
Он расстегнул первую пуговицу.
– Ты говорил, что она – любовь всей твоей жизни?
– Она первая мне изменила.
Он расстегнул вторую пуговицу.
– Получается, что потом ты будешь обманывать себя?
– Вся наша жизнь – обман.
Он расстегнул третью пуговицу.
– Ты хочешь уподобиться им?
– Мы будем квиты.
Он расстегнул четвертую пуговицу.
– А что мы скажем детям?
Его руки вдруг задрожали, следующую пуговицу он расстегнуть не смог, словно наткнулся на мертвый узел.
– Прости, – проговорил он, вытирая глаза, из которых вот-вот готовы были политься слезы.
Он заплакал, словно обиженный кем-то мальчишка, и пока он плакал, то одну за другой застегивал на ней только что расстегнутые пуговицы.
– Мы – не они. – Она резко уселась на кровати. – Хорошо, что ты не расстегнул пуговицы до конца, иначе я бы в тебе обманулась. Я просто тебя проверяла. Ты не выключил свет, хотя говорил, что предпочитаешь заниматься этим в темноте. Ты их покрываешь.
Сказав это, она вышла из номера. Чувствуя себя так, словно из него выкачали литр крови, он в оцепенении рухнул в кресло, вспоминая все, что только что произошло, словно все это случилось во сне.
19
Вернувшись домой, она увидела, что вся гостиная завалена кипами старых журналов, книг и другим барахлом. Му Дафу находился в гардеробной, нагнувшись и выставив зад, он копался в шкафу. Она сняла пальто. Собираясь повесить его, она вдруг заметила, что в ее секции царит идеальный порядок – вся одежда висит, разделенная по сезонам, на полках аккуратными стопочками уложено белье и другие предметы гардероба. Он высунулся наружу, глянул на нее, но при этом даже не поздоровался. Она убрала пальто в шкаф и присела на банкетку. Он принялся складывать одежду из своей секции.
– Развод еще не оформлен, а ты уже собираешь вещи? – отметила она.
– Ничего я не собираю, просто навожу порядок. Когда в доме черт ногу сломит, то и атмосфера соответствующая.
Она холодно усмехнулась.
– Это ты вызвал Хун Аньгэ?
– Нет. Но он только что прислал мне сообщение, написал, что тебя до конца дней следует холить и лелеять, просил беречь тебя.
С этими словами он вынул мобильник и, найдя сообщение, показал ей.
Она снова холодно усмехнулась:
– Это уже перебор. Он пишет так, потому что боится, как бы ты не увел у него жену.
– Ты меру-то знай! – В сердцах Му Дафу одним махом развалил только что сложенную стопку одежды.
«Знать меру? – подумала Жань Дундун. – Если бы ты сам соблюдал меру, я бы не оказалась сегодня в объятиях другого мужика, который повалил меня на кровать и чуть было не отымел. У меня никогда никого, кроме тебя, не было, но твои выходки вынуждают меня отплатить тем же».
– Как это называть? – Он швырнул перед ней пачку сигарет. – Ты же говорила, что бросила, а сама тайком прячешь это.
– Девятнадцать штук, просто забыла выбросить, курить не курила, – проговорила она, заглядывая внутрь пачки.
– А это? – Он швырнул ей флакончик с флуоксетином. – Выходит, ты употребляешь это тайком!
Краска разом отхлынула от ее лица, даже в голове стало пусто, она испытала настоящий стыд, как если бы в лифте испортила воздух, а кто-то пристально бы на нее посмотрел. Она считала, что хорошо припрятала и сигареты, и лекарство, – все это добро она специально положила в его книжный шкаф, но, очевидно, такая тактика оказалась провальной. Она тяжело выдохнула.
– Слишком большая нагрузка, я принимаю это в микродозах и лишь от случая к случаю, чтобы ослабить тревожность.
– Почему бы не лечь в больницу? – Он принялся нервно расхаживать взад-вперед, как будто принять успокоительное требовалось ему.
– У меня еще не настолько все плохо, – ответила она. – К тому же я вот-вот распутаю дело. Убийца оказался достаточно изощренным. Если же лягу в больницу, он точно соскользнет с крючка. Я с таким трудом вышла на него, не хочешь же ты, чтобы я его упустила?
– Тебе что дороже, здоровье или работа?
– Предыдущие два дела я раскрыла точно в таком же состоянии. Ты как литературовед наверняка помнишь, как о таланте отзывался Бальзак. Талант, говорил он, – это страшный недуг, он как жемчуг, который на самом деле является болезнью моллюска. Если мы возьмем таких гениев, как Эйнштейн, Ницше, Нэш, ван Гог, Пикассо, Бетховен, Толстой, Кафка, Хемингуэй, Линкольн, Черчилль и множество других им подобных, то все они в той или иной степени были психически больными, но это нисколько не помешало им добиться успехов в своей области. Другими словами, мое состояние тревожности или маниакальность, называй как хочешь, совершенно не мешает мне ловить злодеев, а может быть, даже и помогает.
– А почему бы не привести отрицательные примеры? Возьми того же Гитлера, ведь он тоже был психопатом!
– Я принимаю просто для профилактики, неужели у меня такой же серьезный случай?
– Если даже случай несерьезный, все равно надо обратиться к врачу, или я все расскажу замначальника Вану. – Он неподвижно уставился на нее, словно сам только что принял дозу диазепама.
– Я могу развестись с тобой даже дважды, сначала один раз и потом – еще раз. Будет как в эссе Лу Синя «Осенняя ночь» – финиковое дерево, а потом еще одно финиковое дерево. Но если ты сохранишь это в тайне, я даже готова… – Она вынула из пачки сигарету и, не зажигая, сунула себе в рот. – Даже готова простить измену и не разводиться.