Эхобой
Шрифт:
Кошмар. На ближайшем перекрестке машина свернула на медленный трек. Движение было плавным и спокойным, но дядя приказал еще снизить скорость. В его голосе слышалось раздражение. Он надел ментальные провода и закрыл глаза. Глубоко задумавшись, отдавал беззвучные команды. Размытая картинка за окном превратилась в отчетливо видный пейзаж. Вода. Дома на сваях. Другие магнитные машины на треке. Облака. Скай-маркет. [11]
Дело плохо. Чем дольше мы будем ехать, тем больше шансов, что дядя Алекс догадается: в машине он не один. Я притаилась у него за спиной, пытаясь дышать тихо и медленно. В какой-то момент в носу зачесалось и я чуть было
11
Скай — sky (англ. «небо»).
— Нет, — сказал он вслух по какому-то поводу. — Приведите ее в порядок. Я не хочу видеть эту грязь.
С трудом верилось, что я хотела как можно быстрее оказаться на складе, забитом Эхо. Такие склады были по всей Европе, объяснил мне дядя утром, когда я задавала слишком много вопросов. Небольшие предназначались в основном для создания и хранения прототипов, на других создавали копии, которые затем пускали в продажу. Склад в Париже был второго типа.
Дядя Алекс открыл глаза. Обернувшись, он посмотрел прямо туда, где была я. Изнутри капюшон был прозрачным, и я его отлично видела. Мое сердце билось так сильно, что, казалось, его стук слышен не только мне. Стоило дяде просто протянуть руку назад — и он сразу бы меня нашел.
Что бы он сделал? Отругал бы? Смутился бы, как и я? Наверняка ничего страшного не случилось бы. Но я все равно испугалась до дрожи.
Проекция оказалась отличной. Оптическая иллюзия пустого заднего сиденья и стекла была безупречной, потому что он отвернулся.
— Активизировать холофон, — дядя отдал очередную команду и продиктовал код. — Валенсия, четыре, семь, звездочка, три, три, три, тире, семь, тире, хэштег ААХ.
И тут появилась женщина. Ее мерцающее изображение становилось все четче. Она выглядела очень круто, необычно и богемно, но явно устала и волновалась. Ее длинные волосы спутались, в брови была серьга, а на шее висело что-то вроде ожерелья с амулетом.
Женщина сказала что-то по-испански.
— Заткнись и говори на чертовом английском, — ответил дядя Алекс так холодно и грубо, что я с трудом узнала его голос.
Собеседница, судя по всему, была пьяна. Она сделала глоток какого-то коричневого напитка:
— Как он? Прототип, который я к вам передала?
— Вам. А не к вам. Ты пьяна. Обычно твой английский не такой грязный. Ты передала его мне. И, видит бог, ты была права. С ним что-то не так. Он не в порядке. Вот почему он так много значил для тебя, верно? Что ты с ним сделала? Что?
— Где он? Что с ним?
— Знаешь, я тут подумал: если понадобится, я приеду и выбью из тебя правду.
— Si, si, si. [12] Ну конечно. Ты? Или один из твоих рабов-Эхо?
— Черт с тобой, ты не стоишь таких хлопот. Оставляю тебя наедине с твоим виски. У меня есть дела поважнее. Hasta luego… [13]
И он скомандовал машине:
— Разговор окончен.
Испанка исчезла, а я задумалась, что все это значило. Что же она скрывала от дяди Алекса?
12
Да, да, да (исп.).
13
До свидания (исп.).
Оставшуюся часть пути он обсуждал свой бизнес на языке, понятном только ему, и что-то бормотал в ментальные провода. Я смотрела в окно, пытаясь представить себе, что раньше здесь не бывала. Рассматривала плавучие ветряные фермы на Английском канале, обширные болота Северной Франции — из-за постоянных осадков ее затопило так же, как Йоркшир, Шотландию и Корнуэлл. Тысячи домов на сваях почти не отличались от того, в котором я жила еще два дня назад. Разве что они были меньше и стояли теснее. За окном тянулись заболоченные земли, трясины и противохолерные клиники — их построили несколько лет назад, во время последней эпидемии. Ближе к Парижу земля становилась суше, дома больше и стояли они дальше друг от друга. Однако небо все еще было серым, непогода бушевала и дождь лил как из ведра.
Я увидела огромную голографическую рекламу новой аудиокапсулы «Нео Максис». На ней четверо музыкантов, одетых в скафандры, играли для маленькой колонии переселенцев на Нептуне. Как же я ждала выхода этой аудиокапсулы! А сейчас мне было все равно. Хотя идея концерта на Нептуне показалась мне прикольной. Мне стало грустно, когда я поняла, как мало осталось от меня прежней.
Я мысленно пыталась заставить машину двигаться быстрее, но дядя Алекс продолжал ехать по медленному треку. Дорога вплотную подошла к огромной теплице, километров восемь в длину. Внутри море пшеницы колыхалось под искусственным ветром. В соседнем ангаре выращивали домашний скот — примерно четыре сотни абсолютно одинаковых коров, одинаково безразличных к дождю. Мне стало их жалко. Они рождены, чтобы совершенно бессмысленно умереть, особенно учитывая, что синтетическое мясо гораздо лучше настоящего. Но некоторые все же предпочитали натуральное.
Наконец-то мое желание исполнилось.
— Полная скорость, — скомандовал дядя Алекс. — Быстрый трек.
Через секунду мы уже были на месте.
Склад находился на сухом месте в восемнадцатом округе. Вдали сверкала огромная белая голограмма Эйфелевой башни — ее установили, после того как французские противники Эхо разрушили настоящую. Это случилось, когда я была еще ребенком.
Настоящая Эйфелева башня была намного красивее голограммы, хотя и вдвое меньше. Как только я ее себе представила, на меня нахлынули сотни воспоминаний о Париже. Все наши субботы. Из машины был виден центральный аквапарк, здание из двух кубов: один стоял на земле, другой парил в небе. На крыше одного из них был нарисован дельфин, прыгающий в кольцо. Там был детский бассейн, куда меня водили родители. Я закрыла глаза.
Сосредоточься, приказала я себе. Все это в прошлом. Нужно жить настоящим.
Я не увидела логотипа «Касл» на здании склада — старинном кирпичном строении, которому было лет двести. Оно стояло посреди заброшенных многоквартирных домов. Некоторые выгорели изнутри и почернели, как грустные воспоминания детства.
Я вспомнила о бунтах в Париже, о которых узнала с помощью информационных линз. Возможно, в этом районе тоже проходили акции протеста, но склад не пострадал. Поблизости никого не было. Думаю, вряд ли здесь можно встретить кого-нибудь, кроме тех, кто тут работает.
Дядя Алекс вышел из машины и под порывами ветра зашагал в сторону склада. Я должна была почувствовать облегчение, выбраться из этой чертовой машины, поймать такси и вернуться домой. Но нет, у меня был другой план. Я хотела получить информацию и собиралась проникнуть туда, где было полно Эхо. Туда, где их изготавливали. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло, грудь сдавило от волнения. Я слишком привыкла к нейродетекторам.
— Открой дверь, — приказала я машине.
— У вас нет права управлять этим транспортным средством. Подтвердите вашу личность.