Эхобой

Прошли две недели с того дня, когда моих родителей убили. Самые длинные две недели в моей жизни. Все изменилось. Буквально все. Разве что я сама осталась прежней. Я все та же Одри Касл. Я выгляжу по-прежнему: те же темные волосы, которые достались мне от отца, мамины карие глаза, слишком широкие плечи и мальчишеская походка. И я по-прежнему считаю, что было бы круто жить в прошлом. Я по-прежнему помню наизусть слова «Вторичного свечения» с одноименного альбома «Нео Максис», да и вообще большую часть их песен. Я все так же плачу, вспоминая, что случилось с Сан-Франциско, Рио, Джакартой, Токио, с первыми Барселоной и Нью-Йорком. Я все еще не знаю, любила ли я Бена или мне просто нравилась мысль, что я в кого-то влюблена.

Да. Достаточно совпадений, чтобы утверждать: я осталась собой. Но, по правде говоря, чувствую я себя по-другому. Я стала взрослей. Время не всегда идет с одинаковой скоростью. И две недели иногда кажутся половиной жизни.

А теперь отличия.

Последнее время я почти не чувствую голода, хотя раньше очень любила поесть. Я плачу, случайно уловив запах маминого кокосового крема. Или когда я думаю, что она работала брокером времени, но ее время истекло. Когда я вспоминаю мамин голос, ее глаза, когда она улыбалась, или те глупости, которые я могла наговорить ей во время ссоры, мне хочется до боли укусить себя за руку, чтобы в голове не осталось ни единой мысли.

Стоит только зажмуриться, и я вижу папино лицо — небритое, немного уставшее, со слипающимися глазами, мудрое, доброе и серьезное. Вижу, как он готовит. Вижу, как сидит, сгорбившись над рабочим столом и сосредоточенно глядя в камеру, — готовит очередную программу. Или как объясняет мне, что книги, написанные людьми, куда важнее, чем компьютерные программы. Помню, как он улыбался, превозмогая боль, лежа в больнице после аварии. Как пел эти жуткие старомодные песни из 2090-х. А чаще всего я вспоминаю, как он сидел на краю кровати, прислонив к ноге свою прозрачную синюю трость, почесывал бороду и задавал мне именно те вопросы, на которые я не хотела отвечать.

Да, конечно, я могу посмотреть 4D-записи о них. Могу войти в капсулу и обнять их, и даже почувствовать, как папина борода щекочет мой лоб, когда он целует меня перед сном, но это будет встреча с призраками. Мы победили 99 % раковых заболеваний, опухоли головного мозга исчезают за неделю, а некоторые люди — так называемые «постсмертные» — смогли продлить свою жизнь на срок гораздо больший, чем отпущено природой, но мы по-прежнему бессильны перед смертью.

Или горем.

Или убийством.

Потому что это было убийство. Я в этом уверена.

Я не проводила оптимизацию памяти с тех самых пор, как мне было тринадцать. Хочется думать, что я смогу как-то себе помочь, если сконцентрируюсь и буду вспоминать все по порядку. Понятия не имею, сработает это или нет, но нужно хотя бы попробовать.

Когда я была на приеме у миссис Мацумото в Клаудвилле, она сказала, что я должна сосредоточиться на событиях того дня. Итак, события… О’кей. Тошнота подступает к горлу. Сама мысль о том, что придется все это вспомнить, вызывает у меня содрогание. Но я должна.

В то утро я, как обычно, проснулась, и все было в порядке.

Дождь стих. Я лежала на кровати, вдыхая чересчур резкий запах лаванды и липового цвета, исходящий от старых дешевых простыней.

В голове крутилась какая-то песня. В кои-то веки не «Нео Максис». Какой-то медляк одной из этих новых магнетогрупп из Пекина — что-то про безответную любовь. Даже не знаю, почему мне всегда нравились песни про безответную любовь. Я даже никогда не знала, что это такое. Да, наверное, я никогда не знала безответной любви, как никогда не испытывала влечения к парню, не смоделированному на компьютере. Но, думаю, некоторые вещи можно чувствовать, даже не испытав их на самом деле.

В общем, была очередная серая, дождливая среда. Последние четыре месяца каждый день лил дождь, но мне не было до него никакого дела. Что толку обращать внимание на дождь, если живешь в северной части Англии, три четверти которой постоянно затоплены водой.

Я услышала, что мои родители ссорятся. Вернее, не ссорятся, а опять переливают из пустого в порожнее. Правда, я так и не услышала, о чем шла речь. Может быть, об Алиссе. Нашей Эхо.

Она прожила у нас чуть больше месяца. По мнению мамы, мы должны были купить ее еще раньше — сразу после аварии, — но отец твердо стоял на том, что мы вполне обойдемся нашим старым помощником по хозяйству, роботом Тревисом. Папа дал четко понять, что ему не особенно-то нравится присутствие Алиссы в доме. Если честно, я тоже была не в восторге.

Она была слишком похожей на человека, слишком настоящей. Просто мурашки по спине.

Она вошла в комнату и строго на меня посмотрела, хотя я-то прекрасно знала, что на самом деле Эхо ничего такого чувствовать не могут. Эта модель выглядела как красивая женщина лет тридцати со светлыми волосами; в чертах ее лица не было ничего угрожающего. Лицо идеальное, а кожа гладкая и сияющая, как у всех Эхо. У них кожа не совсем такая, как у людей, и кровь не такая, но меня всегда поражало, насколько Алисса была похожа на живого человека. Как будто из настоящей плоти и крови. Вот к Тревису я привыкла, но роботы — совсем другое дело. Алисса же была точно такой, как и я, не считая кубического сантиметра аппаратуры и микросхемы, вживленных в ее мозг.

— Через тридцать пять минут у вас первый урок — китайский язык. Пора готовиться.

Она задержалась чуть дольше, чем требовалось.

— Хорошо, я… скоро.

Быстро проснуться — это не про меня, так что я отдала шторам команду открыться и уставилась на серый, залитый дождем мир. Вокруг стояли и другие дома, но мы были едва знакомы с соседями.

Это было еще перед тем, как я надела свои информационные линзы. Хотя иногда мне не хотелось ни технологий, ни информации. В последнее время новости меня только угнетали.