Эхобой
Шрифт:
Пока он был жив, его выступления были мне не особо интересны, но теперь, когда его не стало, хотелось увидеть его лицо, услышать голос. А еще мне была нужна информация. Дядя Алекс, безусловно, прав: информация — это оружие. И я посмотрела очень много сюжетов. Папина голограмма вспыхивала на виртуальном ретинальном [17] дисплее, как будто он был в комнате вместе со мной.
Я сидела, даже не позавтракав, и слушала, как он рассказывает об опасностях, связанных с магнитной левитацией, с терраформированием на Марсе и Нептуне, с Эхо. Раньше бы от подобного у меня скулы свело от скуки.
17
Относящийся
Он рассказывал о зависимости, вызываемой иммерсионной капсулой, о нанокосмических кораблях, о технологиях изменения формы, о самоочищающихся обивках и — в самом последнем выпуске — о нейродетекторах. Разумеется, этот сюжет я смотрела с особым интересом.
— Успокаивая сознание, — говорил он, слегка морщась от боли (должно быть, программа вышла вскоре после аварии), — и поддерживая нас в уравновешенном состоянии, эти разрекламированные нейродетекторы помогут устрашить грусть хотя бы на некоторое время. Но какой ценой? Фирмы, участвовавшие в разработке этих технических средств, провели исследования, которые подтверждают наличие определенного риска. Правда, результаты исследований не опубликованы. Из-за нейродетекторов мы вообще перестаем испытывать какие-либо эмоции, так как процессы нейрорегуляции замедляются и подавляются. Да, мы не чувствуем страха, но заодно теряем интерес к жизни. А человек, теряющий интерес к жизни, перестает быть человеком в полном смысле слова. Ведь желание жить, познавать мир и отличает людей от других видов. Но, конечно, в последнее время крупные компании меньше всего хотят, чтобы мы чем-то интересовались или чтобы нас что-то волновало. Им не нужно, чтобы мы начали задавать вопросы о технологиях, которые они нам продают. Им нужны послушные умы — никакого сомнения. И знаете почему?
И он по своей привычке приподнял брови.
— Почему, пап? — спросила я, пытаясь представить, что мы разговариваем по-настоящему.
— Деньги. Вот основная причина. Не только те, что они получат от продажи нейродетекторов. Это еще и деньги, которые они продолжат зарабатывать, если мы перестанем задавать вопросы и мыслить самостоятельно. И, пожалуйста, если вы купили первые нейродетекторы, недавно появившиеся на рынке, если они на вас прямо сейчас… Снимите их. К вам вернутся грусть и беспокойство, но… снимите их. Лучше быть живым, чем вечно спать. Лучше помнить, чем забыть. Лучше чувствовать, чем стать омертвевшим. Лучше быть печальным стихотворением, чем чистым листом. Мы люди. Так давайте же ими и останемся.
— Да, папа, — сказала я. Он улыбнулся, и я решила: буду считать, что эта улыбка предназначалась мне. А потом переключила программу в адаптивный режим и попросила папу обнять меня, что он и сделал. Но я знала, что обнимаю привидение.
Я размышляла над его словами.
Я думала о бабушке, сходившей с ума из-за своих таблеток.
Мы люди.
Лучше чувствовать, чем быть омертвевшим.
Стать омертвевшим — все равно что умереть на самом деле.
Я сняла нейродетекторы, села на край кровати и стала ждать.
И, конечно же, я почувствовала грусть. Ужасную, глубокую грусть, но она меня больше не пугала. Вообще, каким-то странным образом она была мне дорога. Мои слезы — это мера моей любви к родителям. И было здорово, что я могла ее измерить. Да, я их потеряла, но не утратила своей любви к ним. И пока я могла чувствовать, любовь соединяла меня с родителями.
Лучше
После того как мое сознание прояснилось, я вспомнила еще кое-что, о чем Дэниел мне говорил за день до этого. Чтобы это выяснить, нужны были информационные линзы. Я зажмурилась, оживила в памяти образы и громко спросила:
— Скажите, пожалуйста, как долго «Семпура» рекомендует использовать ССЭ… м-м-м… систему слежения за Эхо? Всего двести пятьдесят дней?
В воздухе проявился голубой текст (под цвет логотипа «Касл»): «„Семпура“ — единственная технокомпания, которая производит ССЭ. ССЭ рекомендуется использовать на протяжении всего пребывания Эхо в доме. Чем дольше Эхо находится в доме, тем полезнее ССЭ».
— Может ли «Семпура» потребовать от Эхо, чтобы те избавились от ССЭ?
«Нет».
Меня словно током ударило. От страха или гнева — сложно сказать.
— Способны ли Эхо врать?
«Только в том случае, если они запрограммированы или перепрограммированы для этого».
— Эхо способны испытывать эмоции?
«Нет».
Услышав шаги за дверью, я закрыла программу. Дядя Алекс принес мне завтрак. Фруктовый салат. Коричный тост. Воду с личи.
— Почему ты сняла нейродетекторы?
— Лучше я буду грустной, чем пустой.
Он слабо улыбнулся.
Казалось, он хочет что-то сказать. Или спросить о чем-то. Наверное, о вчерашнем дне и об Алиссе. Но нет…
— Что ты делала вчера в той части дома, где живут Эхо?
— Я… я просто… я потеряла книгу. Откуда вы знаете, что я там была?
— У стен есть глаза, — смеясь ответил он и вышел из комнаты.
ГЛАВА 2
Я приняла ванну.
Это была термованна, так что вода там никогда не остывала и всегда оставалась чистой. Я установила режим воды с солью, а потом чистой воды.
Я пролежала целую вечность, думая о том, что если бы моих родителей не убили, мы бы сейчас были вместе. Ведь сегодня суббота. Может быть, где-то в другой вселенной у меня и была эта суббота.
Когда теряешь любимых людей, самое тяжелое — это не воспоминания, которые уже есть. Нет. Самое тяжелое — это те вещи и события, которые должны были бы произойти, но не произошли. События, которые украла Алисса.
Весь день я просидела в своей комнате.
У меня не было ни малейшего желания выходить. Какой в этом смысл после того, что сказал дядя Алекс?
У стен есть глаза.
Я смотрела из окна на Лондон, на вращающуюся рекламу «Касл». Я представляла себе клетки с животными, которые уже давно вымерли. Я чувствовала себя одной из них. Выброшенный на берег тюлень, вне пространства и времени. Я зашла в иммерсионную капсулу и вызвала симуляции самых красивых мест. Бродила по горячему песку, а волны омывали мои ноги. Смотрела на пирамиды. Великий Каньон. Плавучую башню в Пекине.
Ничего не помогало.
Единственным лекарством от реальности была она сама.
Я вышла из капсулы и легла на кровать. Шел сильный дождь. Я пыталась читать, но мои глаза были затуманены слезами. Снаружи, на аллее, слышался какой-то шум.
Я подошла к окну и увидела Эхо. Дэниела. Он отжимался под проливным дождем, а Яго стоял над ним, смеясь и громко считая вслух:
— Двести шестьдесят восемь… Двести шестьдесят девять… Двести семьдесят. Двести семьдесят один… Даже не думай останавливаться, ты, компьютерный мозг, а то сам знаешь, что будет. Да, помнишь, что мой отец сказал тебе вчера? То-то же! Двести семьдесят пять… Двести семьдесят шесть… Двести семьдесят семь…