Екатерина I
Шрифт:
Макаров исчез с этими наказами, и в передней её величества воцарилась полная тишина.
Около десяти часов утра явился по приглашению зять государыни. При докладе о нём светлейший скрылся за занавесью алькова, хорошо видя сквозь незаметную щель лицо герцога.
Поздоровавшись и усадив зятя, государыня, прямо смотря на него, задала ему условленный вопрос, вызвавший у ответчика изумление. Оказалось, что доклад своего министра об указе он, должно быть, пропустил мимо ушей, а насчёт необходимости освобождения от Меньшикова натолковано ему было достаточно. Потому он запел
Царственная тёща слушала его со вниманием, давая высказаться вполне о системе мнимодоверяемого якобы управления. Герцог Карл три или четыре раза сказал о необходимости заседать в Верховном совете и Бассевичу, с поручением заведования делами Ягужинскому.
– Когда же ты, Карл, давал мне для подписания указ об аресте светлейшего? – вдруг спросила прямо государыня.
– Не помню… разве указ? – ответил он нерешительно. – Верно… обещал Александр Борисович? Я-а… не видал…
– Как же ты хочешь ввести в совет такого человека, Карл, который мошенничает моим именем? Князь, покажи герцогу фальшивый указ и свези его, когда можно будет, показать посланного с ним…
Светлейший вышел торжествующий, показал указ и при нём немецкое письмо с сигнатурою герцога. Карл-Фридрих был ошеломлён этими открытиями и вне себя крикнул по-немецки:
– Когда меня избавят от этого дьявола, Бассевича?
– Я, ваше высочество, – смиренно, но с сознанием теперь своей силы начал как бы своё оправдание Меньшиков, – никогда не желал ничего другого, кроме истинно полезного и приятного вам, как зятю её величества. Я готов верить, что как вам, так и супруге вашей не могу казаться таким преступником, которого можно схватить коварным образом. Тут видна рука врагов моих, которые, забыв честь и совесть, осмелились подвести вас, своего патрона, скрывая свои подлинные намерения. Они надеялись, что ваше высочество, по врождённой вашей беспечности, никак не вздумает прочитать то, что должно подписать. Такое коварство относительно вас самих требует примерного наказания виноватых. Но я, не желая добиваться многого, доволен буду раскрытием того: кто писал злодейский указ и кто вывел якобы подлинную фальшивую подпись руки государыни? Таких преступлений нигде и никогда не прощали.
Смущение Карла-Фридриха достигло крайней степени; он бессвязно повторял:
– Бассевич не может быть… я не могу… никак я не должен… министр свой отдать… Его обманул… кто-нибудь…
– Точно так, ваше высочество; я против графа Бассевича ничего не имею. Мы с ним общими силами должны раскрыть это мошенничество, и не нужно тратить времени, ваше высочество… Пожалуйте к нам в крепость с графом, и мы, я уверен, раскроем очень скоро всех виновных. Её величество отдала уже высочайший указ: несмотря ни на чин, ни на звание, ни на заслуги, виноватого привлечь к ответу.
Герцог, побледневший, лепетал непонятные слова, так что государыня, чтобы утешить его, сказала милостиво:
– Твоих, хотя и виноватых, я казнить не велю: пусть только укажут на наших мошенников. Но сам ты посуди, Карл, как мне на тебя смотреть, когда теперь есть подозрение, что с твоей стороны рассылаются люди с такими моими указами, о которых я не слыхивала?
– Это никак не может быть… Это никак не может быть… – повторял несколько раз, медленно приходя в себя, герцог Карл-Фридрих.
Милостивое решение государыни о его людях придало ему значительную бодрость.
– Как же не может быть? Ведь указ здесь! – строго сказала государыня. – Я поручаю подписывать только Лизе… Позвать её недолго. Макаров говорит, что рука не её. Иван, сходи, пожалуйста, попроси Елизавету Петровну прийти к нам.
Герцог опять упал духом и сказал князю:
– Может быть, такой указ по ошибке пущен?
Светлейший улыбнулся молча, но государыня как бы про себя молвила:
– Хороши ошибки!
Цесаревна не заставила себя долго ждать: явилась, как всегда, резвая, с сияющею улыбкою, поцеловала руку у матери, пожелала доброго утра, осведомилась о здоровье и потом спросила:
– Вы меня желали видеть?
– Да, Лиза. Скажи, мой друг, ты это писала? – развёртывая указ с обратной стороны, спросила её государыня.
Цесаревна не читая, взглянув на подпись, сказала:
– Нет, не я!
Герцог затрепетал.
– Так, ваше высочество, благоволите прислать ко мне Бассевича? – обратился к герцогу Карлу-Фридриху князь Меньшиков. – Или же благоугодно будет пожаловать ко мне вашему высочеству и приказать Бассевичу тоже приехать?
– Я сам съезжу, и мы будем.
– А лучше было бы, если б со мною прямо поехали, написав здесь же Бассевичу. Тогда бы изволили устранить всякие подозрения на свой счёт.
Государыня вполне одобрила последнее предложение, и у герцога не было уже никакой возможности отнекиваться. В это время показался в передней Макаров.
– И так можно, ваше высочество, – поспешно молвил светлейший. – Вот Алексей Васильич съездит и привезёт Бассевича.
– Хорошо, хорошо… Пусть Алексей Васильич… – неохотно согласился герцог.
– Слышишь, Алексей Васильич, – молвила государыня, – поезжай во дворец Карла и привези к князю Бассевича; скажи, что я ему велю быть непременно: мы все у князя обедаем, и герцог с ним уже поехали. Я буду вслед за вами.
Макаров раскланялся и вышел. Он уже успел узнать часть разрушенного кова, и данное поручение как нельзя более соответствовало его намерению обследовать со всех сторон тонко обдуманный проект. Не будь настолько счастливого случая, как подозрение, возбуждённое в уме курляндца-агента неловкостью исполнителя, – дело разыгралось бы очень серьёзно, и не герцогу Карлу-Фридриху пришлось бы проклинать коварство врагов.
Появление Александра Данилыча у себя дома было вдвойне сюрпризом для княгини Дарьи Михайловны, не знавшей о ночном возвращении мужа.
Герцог Голштинский редко бывал в доме светлейшего, и прибытие его вместе с хозяином было большою загадкою для хозяйки, особенно же то, что она видела сильную обескураженность его высочества и явное затруднение оказываться любезным и весёлым.
Проводив высокого гостя в галерею, князь на минуту исчез, вбежал к жене, поздоровался и торопливо проговорил: