Екатерина I

Тынянов Юрий Николаевич

Солдат Балка полка посмотрел на него, а он ему объяснил:

– Тебе. Драть. Морскими кошками. А коли не так, так тебя.

И они вышли на улицу.

Уже перед мостом была поднята рогатка, и десятский караульщик пошёл домой спать. Старцы шли цугом, а впереди дурак.

Старцы пели:

Сим молитву деет. Хам пшеницу сеет. Фет власть имеет. Смерть всем владеет. [174]

174

Сим

молитву деет… – подпись под лубочной картинкой «Зерцало грешного», очень распространённой в XVIII в. Сим (символизирует духовенство), Хам (символизирует крестьянство), Фет (Яфет) – царь на престоле – сыновья библейского Ноя.

А дурак распевал громче всех.

6

– Без всякого сомнения, сьёр Лежандр, он был способный человек. Но посмотрите, какие ноги! Такие ноги должны ходить, ходить и бегать. Стоять они не могут: они упадут, ибо опоры в них нет никакой. Не ищите в них мускулов развитых, мускулов толстых и гладких, как у величавых людей. Это одни сухожилия. Это две лошадиные ноги.

Он был недоволен ногами, потому что ноги были тонкие и в них не было никакой радости для его рук. И он ходил вокруг да около, огорчался, мял воск руками; к ваялу он не прикасался. Потом взглянул на воск в руке, мнул ещё разок, и в глазах явилась игра. Замесил в кулак змеиной крови и опять глянул, сощурился. Погрел у открытой печки. Ткнул ваялом и потом сделал черту на комке, как бы человеческую линию. Яблоко лежало у него в руке. Взяв в толстые пальцы кисточку, обмакнул то яблоко сандараком [175] , и оно засветилось как изнутри, якобы только что сорванное. И у мастера выпятились брыла, как у ребёнка, который тянется за грудью, или как будто он губами, а не пальцами сделал яблоко.

175

Лаком из смолы африканского хвойного растения.

– Главное, чтобы были жилки, – говорил он важно и вертел яблоко. – Чтобы не было… сухожилий. Чтобы всё было полно и никто не мог подумать ни на минуту, что внутри пустота. Дайте мне проволоку.

Он прикрепил листки.

Тут глаза стали постреливать, губы – жевать, и он сделал: длинную сливину, тусклую, с синей пенкой на щеке, с чисто женским завоем, апельсин, в пупырышках, которые натыкал иголкою, цитрон, чрезмерно жёлтый, и виноград тяжёлый, слепой, гроздь тёмного испанского винограда, который сам лез в рот.

Он разложил всё на больной пушке и после того обратился к господину Лежандру, как человек ленивый и не желающий более работать:

– Вы никогда не слыхали, сьёр Лежандр, об императоре Элиогабале [176] ?

– Кажется, испанский, – сказал сьёр Лежандр.

– Нет. Римский. Вы не должны хвастать своей учёностью, сьёр Лежандр.

Тут Лежандр принял вид любопытного и любознательного и, не переставая пригонять шов на ступне, в том месте, где она должна была соединиться с бабкой, спросил, в котором же это веке жил столь знаменитый император?

176

Элиогабал (Гелиогабал) – римский император в III в.

– В котором? В пятом веке, – спокойно ответил мастер. – Не всё ли вам равно, когда он жил, если вы не знаете, кто он такой? Совсем не в этом дело. Я просто хотел сообщить вам, что этот император, любил такие фрукты и поощрял. И все должны были их есть и запивать водой, как была мода.

Тут он мотнул головой, оставшись доволен удивлением господина Лежандра. И Лежандр сказал:

– Гм. Гм.

– Воск помогает против дижестии, – сказал мастер бегло – И эти придворные господа жрали этот воск. И, по всей вероятности, хвалили его вкус. А сам он ел, конечно, натуральные. Этот римский император.

И он ткнул пальцем в плоды, не глядя на них и холодно.

– Таково

развращение среди придворных, – сказал он Лежандру значительно, – suum cuique [177] .

Сьёр Лежандр приладил ступню, и теперь всё почти: руки, и ноги, и большое коромысло – плечи лежали на столе, и изо всех частей торчали в разные стороны железные прутья.

– Membra disjecta [178] , – сказал мастер, – ноги! – и вдался в латынь. И это означало, что мастер скоро вдастся в фурию. Он пофыркивал. И господин Лежандр молчал, а мастер говорил:

177

Каждому своё (лат.).

178

Разъединённые члены (лат.).

– Вы, кажется, думаете, сьёр Лежандр, – сказал он, – что другие выгадали более меня? Может быть, повторяю, другие мастера выполняют более почётную и выгодную работу? Вам ведь так это представляется?

Сьёр Лежандр покрутил носом – ни да, ни нет, а вкруговую.

– Ну, что же, – сказал, попыхивая, Растреллий, – вы можете в таком случае идти к Каравакку помогать ему разводить сажу для картинок. Или, лучше всего, идите-ка вы к господину Конраду Оснеру в большой сарай. Он вас научит изображать Симона Волхва [179] в виде пьяницы, летящего вниз головой. А кругом чтобы кувыркались черти. Но только не проситесь обратно ко мне. Вы у меня полетите вниз головой, как Симон Волхв.

179

Симон Волхв – родоначальник церковных ересей.

Потом он несколько поуспокоился и сказал с горечью:

– Вы ещё не понимаете вещей, монсьёр Лежандр.

Столь неохотно повысил он его в монсьёры.

– Вы, конечно, знаете, и, без сомнения, вы слыхали об этом, несмотря на свой рассеянный характер, – вы не могли об этом не узнать, – что похороны будут большие. Карнизы, и архитравы, и фестоны, и троны. Над карнизами будет висеть пояс, а на нём блёстками будут вышиты слёзы. Вы могли бы, сьёр Лежандр, выдумать что-нибудь глупее? Балдахины, и кисти, и бахрома, и Hollande, и Брабант!

Нос у него раздулся, как раковина, в которую дует тритон.

– Пирамиды, подсвечники, мёртвые головы! Вкус господина маршала Брюса и господина генерала Бока! Которые понимают только маршировать. Господа военные рыгуны! И наш знакомый граф Егушинский, этот дебошан всех борделей! Он, кажется, главный распорядитель. Он привык к борделям и думает, что там лучший вкус – и он устраивает этот похоронный зал! Вы слыхали, сьёр Лежандр, о статуях, кои там льются, как ложки? О! Вы не слыхали? Плачущая Россия с носовым платком. Марс, который блюёт от печали, Геркулес, который потерял свою палку, как дурак! Подождите, не мешайте мне! Урна, которую держат ревущие гении! Урыльник! Двенадцать гениев держат урыльник! Их столько никогда не бывало! Мраморные скелеты, какие-то занавесы! Вы не видели этого прожекта! Милосердие с огромным задом. Храбрость с задранным подолом и Согласие с толстым пупом! Это он в каком-то борделе видел! И мёртвые серебряные головы на крыльях. И они ещё увиты лаврами, эти морды. И я вас спрашиваю, и я предлагаю вам немедленно ответить: где вы видели, чтобы головы летали на крыльях и были притом увенчаны лаврами? Где?

Он бросил кусок воска в печь, и воск зашипел, брызнул и заплакал.

– Вот, – сказал Растреллий. – Это дрянь. Выбросьте сейчас же целый пласт! А после похорон господа министры разберут эти все справедливости по домам, на память, эти дикари, и их детишки будут писать на толстых бёдрах разные гнусные надписи, как это здесь принято на всех домах и заборах. И они развалятся через две недели. «Подобие мрамора»! И в таком случае я приношу свою благодарность. Я не желаю делать эти болваны из поддельных составов. Да мне и не предлагали. Я лью пушки и делаю сады, но я не хочу этих мраморов. И я буду делать другое.