Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне
Шрифт:
В начале нового царствования Ла Шатеньерэ снова попросил разрешения на дуэль — и снова до смерти. Жарнак написал королю, прося о том же. Генрих, соблюдавший средневековый кодекс рыцарской чести, охотно дал разрешение. Дуэль вскоре стала восприниматься как символическая битва между двумя старыми партиями: Л а Шатеньерэ представлял Диану и нового короля, Жарнак — д'Этамп и Франциска. Обстоятельства изменились, но и теперь, хотя большинство при дворе, желая угодить королю, стояли за Ла Шатеньерэ, нашлись и такие, кто, устав от влияния Дианы, поддерживали Жарнака.
Двор гудел от возбуждения, делались ставки, а виновники готовились к схватке. Некоторые рассчитывали, что победит Жарнак, но большинство выступало против него. Ходили слухи касательно кузена Екатерины, Пьеро Строцци, до того обожавшего защищать свою честь, что он был готов хвататься
В день дуэли, 10 июля 1547 года, на лугу в Сен-Жермен-ан-Лэ была подготовлена арена и трибуны для зрителей. Красочные штандарты развевались на ветру, для дуэлянтов поставили палатки, учли все традиционные условия подобных дуэлей. Неподалеку на длинных столах расставляли угощение: Ла Шатеньерэ, абсолютно уверенный в успехе, заказал великолепный банкет и пригласил весь двор отпраздновать свою победу. По контрасту с ним, Жарнак готовился, упражняясь в фехтовальном искусстве, посещая церкви и аббатства, молясь и размышляя о грядущем. Оба дуэлянта прослушали мессу, и смирение Жарнака вызвало всеобщее уважение. Ла Шатеньерэ едва обращал на что-либо внимание, одержимый нетерпением, со скучающим видом поглядывая вокруг, демонстрируя, что он «боится врага не больше, чем лев боится собаки».
Когда дуэлянты вышли на поле, король, на глазах у публики, занял место между Екатериной и своей фавориткой. Событие привлекло толпы зрителей, простых парижан и мелкопоместных дворян, видевших в Жарнаке жертву растущего влияния Дианы. Они надеялись, что он постоит за свое сословие. В семь вечера, после бесконечных церемоний, неизбежных согласно средневековой традиции, двое мужчин шагнули навстречу друг другу. Шатеньерэ нанес Жарнаку чудовищный удар, тот же, вместо того чтобы парировать шпагой, прикрылся огромным старомодным щитом и, бросившись на противника с маленьким кинжалом, дважды ударил того под колено, перерезая сухожилия. Ла Шатеньерэ упал, истекая кровью. Он был повержен. Толпа завопила, видя, что Жарнак победил величайшего бретера королевства за считанные мгновения.
Жарнак, не менее потрясенный, чем его противник, приблизился к Ла Шатеньерэ и, хотя имел полное право убить его, попросил лишь извинений, чтобы восстановить свою честь. Ла Шатеньерэ отказался, пытаясь встать на ноги, но неудачно. Тогда Жарнак подошел к месту, где сидел Генрих, и предложил королю взять судьбу Ла Шатеньерэ в свои руки. Король же застыл как громом пораженный — он вряд ли слышал смиренную просьбу Жарнака. Тот умолял восстановить его честь, «приняв» Ла Шатеньерэ. Генрих продолжал сидеть в молчании, хотя Жарнак, боясь, что поверженный враг умрет, прежде чем ссора разрешится, стал еще более настойчив. Наконец, еще раз взглянув на лежащего на земле Ла Шатеньерэ, Жарнак вскричал: «Смотрите, сир! Он умирает! Во имя Господа, отдайте его жизнь в мои руки!» После минутного замешательства Генрих наконец отреагировал, побуждаемый Монморанси, который понимал, что король может уронить свою репутацию, если промедлит еще немного. Государь формально восстановил честь Жарнака. И еще много веков спустя примененный им удар, принесший законную победу слабейшему, называли «удачным ходом Жарнака».
Король и Диана были в ярости: они восприняли случившееся как собственное публичное унижение, ибо отождествляли себя с Ла Шатеньерэ, и поспешно удалились с места события. Толпа парижан накинулась на угощение, столь преждевременно подготовленное не ожидавшим подобного исхода побежденным. «Супы и закуски они пожирали с жадностью гарпий. Серебряные тарелки и прекрасные приборы были… изломаны или украдены в сумятице <…> а на десерт были тысячи ударов от капитанов и лучников королевской гвардии». День закончился полным хаосом.
Что касается Ла Шатеньерэ, его рану перевязали и сказали, что он будет жить, но его это не порадовало: он потерял честь и, в припадке ярости сорвав повязки, умер, истекая кровью. Потом говорили, что поражение Ла Шатеньерэ стало дурным знамением для короля, явленным в самом начале его правления.
Однако долго размышлять о последствиях дуэли не пришлось, ибо коронация уже была не за горами. Ее назначили на 26 июля — в Реймском соборе, согласно древней традиции. Генрих совершил официальный въезд в город за день до этого. Ценой гигантских, непомерных расходов город был преображен. Захватывающие представления с нагими нимфами и мужчинами в костюмах сатиров, разворачивались перед королем на пышно разубранных улицах. Екатерина, всего несколько месяцев назад разрешившаяся от бремени, сидела у богато украшенного окна, наблюдая въезд мужа. Проезжая мимо, он приветствовал ее «с подобающим почтением», а когда приблизился к месту, где сидели Диана и ее приближенные дамы, с явным восторгом замахал им рукой. В день коронации Екатерина, весьма раздобревшая, восседала на подмостках, откуда видела всю священную церемонию единения между Богом, королем и Францией. Хотя согласно церемониалу королева и не должна была играть заметную роль в тот день, она не могла не чувствовать себя уязвленной, видя тунику Генриха, расшитую инициалами «Г» и «Д». Несмотря на это, Екатерина с гордостью взирала на то, как муж ее исполнял положенную часть древнего ритуала — с достоинством, благородством и благочестием. И в правду, он молился так долго и страстно, что Диана позже поинтересовалась, что послужило этому причиной. И он ответил, что просил Бога дать ему править долго, если он окажется хорошим королем для Франции, и недолго — если окажется плохим.
Большая часть коронационной присяги состояла из подробнейших обещаний поддерживать христианскую Церковь, ее законы и привилегии. Король обещал защищать «христианское население, подчиненное мне», а далее — «истребить еретиков». Жреческие свойства французской монархии прослеживались в церемонии настолько явственно, что коронация, по сути, превращала короля «из мирянина в священника». Хотя политическая целесообразность церемонии из века в век трансформировалась по мере изменения политических интересов, «одна историческая константа осталась прежней: соединение в единое целое французской монархии и католической Церкви. Язык и символы французского коронационного ритуала намного превосходили обычные церковные обертоны, сопутствующие прочим монархам западных христианских держав». Генрих VIII Английский обладал титулом «Защитник веры», испанский король именовался «Католическим монархом», но король французский имел удовольствие носить титул куда более возвышенный, более старый и славный: «Rex christianisimus», то есть «Христианнейший король». Когда Генрих впоследствии был поставлен перед необходимостью разбираться с реформатами, именно ритуальный брак между королем, церковью и страной стал тем мотивом, который побудил его изгонять еретиков из страны. Как только корона Карла Великого была водружена на голову короля, возглас: «Vivat rex in aeternum!» [30] раздался из уст всех пэров и вельмож. Огромное количество золотых и серебряных монет, специально отчеканенных по этому случаю, бросалось в воздух для собравшейся толпы простонародья, выкрикивавшего: «Щедрость, щедрость!» под оглушительные возгласы и рев фанфар.
30
Да здравствует король во веки веков (лат.).— Прим. перев.
Генрих сильно изменился с того момента, когда пять лет назад один из послов упоминал о нем, как о человеке, который никогда не смеется. Несмотря на то, что основа его личности оставалась неизменной, черная меланхолия, снедавшая его со времен испанского заточения, наконец отступила. Тот же посол, Маттео Дандоло, явившийся представлять Венецию на коронации, сообщал: «Я должен признать, что он стал весел, у него румяное лицо и он в отменном здравии… тело его хорошо сложено, он довольно высок». Он продолжает описывать в своем докладе, что Генрих «весьма предан игре в мяч» и обожает охоту. Дандоло добавляет: «Он преисполнен личной отваги, очень храбр и предприимчив».