Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне

Леони Фрида

В июле 1569 года король издал эдикт о конфискации земель и собственности гугенотов, а 13 сентября Колиньи был заочно приговорен к смерти за «оскорбление величия». Казнь должна была состояться на Гревской площади, как только его наконец схватят. Лишенный почестей, титулов и владений, адмирал понес большие потери оттого, что его добро и поместья были захвачены и проданы. Однако толпе пока пришлось довольствоваться повешением изображающего его чучела. Вождь гугенотов был упорен, осторожен и не давал себя ни поймать, ни убить. Гугеноты, которым положительно везло в то лето, решили, вопреки изначальному плану Колиньи, осадить Пуатье, что и начали 14 июля. Но герцог Анжуйский, применив разумную тактику диверсий, сумел снять осаду 5 сентября. Несмотря на юный возраст, он быстро обучался воинскому искусству.

3 октября 1569 года, по совету Таванна, герцог Анжуйский вовлек неприятеля в сражение

близ Монконтура, к северо-западу от Пуатье. Гугеноты были в белых камзолах с желто-черными повязками на рукавах в память о герцоге Цвайбрюкене. Люди короля нашили на одежду традиционные белые кресты рыцарей-крестоносцев и повязали на предплечья королевские ленты алого цвета. Перед сражением Таванн поднялся на возвышение, откуда мог видеть диспозицию вражеской армии. Он был настолько удовлетворен увиденным, что, вернувшись, сообщил герцогу Анжуйскому: «Монсеньор, с Божьей помощью, мы их победим. Если сегодня мы не одержим победу, я никогда более не возьму в руки оружия. Вперед же! Во имя Господа!»

Примерно в три часа пополудни Монпансье получил приказ атаковать. Швейцарцы, по обычаю, поцеловали землю, когда фанфары дали сигнал к наступлению. Гугенотская армия отозвалась пением псалмов. Сражение началось; Таванн ловко обошел Колиньи с фланга и заставил его изменить расположение войск. Несмотря на отчаянную кавалерийскую атаку, гугеноты не смогли прорвать линию противника, и адмирал, тяжело раненый в лицо, передал командование Людвигу Нассау. Тот снова бросил вперед конницу гугенотов, предприняв отчаянную попытку пробиться сквозь королевские войска. Посреди сражения герцог Анжуйский упал с лошади; его телохранители, во главе с Франсуа де Карнавале, окружили его, пока он снова взбирался на коня. Наконец неприятельских всадников вытеснили с поля. В тумане были слышны крики солдат-гугенотов, моливших о пощаде, заверявших, что они — «добрые паписты», но им все равно перерезали горло. Считают, что в ту ночь погибло около пятнадцати тысяч французских протестантов. Но старые счеты были сведены еще не до конца.

Колиньи, у которого оставалась еще немалая армия — кавалерия почти вся уцелела, хотя большая часть пехоты и была потеряна, — отступил, оставив за собою ряд крепостей, прикрывавших подступы к Ла-Рошель. Первой была Сен-Жан-д'Анжели, на юго-востоке от цитадели гугенотов. Колиньи продолжал пробираться дальше к югу, чтобы восстановить силы после поражения и набрать свежее пополнение, с которым он надеялся вскоре вернуться. Таванн был настроен преследовать Колиньио и истребить всех гугенотов, но прибытие короля, желавшего разделить военную славу с братом, означало смену тактики. Карл настаивал, чтобы крепости были захвачены. Таким образом, хотя шла уже вторая зима военных действий, надежды на скорое завершение боев не оставалось.

Вскоре после битвы при Монконтуре, 9 октября, близкий друг и старший капитан армии Колиньи, по имени сеньор де Муи, был убит выстрелом в спину. Убийцей был Шарль де Лувье, сеньор де Моревер. Этот молодой дворянин, которому изначально покровительствовало семейство Гизов, добрался до высшего круга гугенотов, представив себя жертвой бывшего покровителя. Внедрению Мореве-ра способствовало теплое отношение к юноше сеньора де Муи, который когда-то был его наставником. Целью Моревера было убийство адмирала, но, не дождавшись такой возможности, он убил вместо него де Муи. Добравшись до королевского лагеря, Моревер гордо заявил о содеянном, но большинство дворян отнеслись к нему с величайшим презрением, ибо считали бесчестным выстрелить в спину бывшему наставнику; зато герцог Анжуйский милостиво принял его. Король распорядился, чтобы убийца получил «достойное вознаграждение», и ему вручили не что иное, как цепь ордена Святого Михаила. Позднее Моревер вошел в историю под именем «королевского убийцы».

Осада Сен-Жан-д'Анжели была долгой и утомительной. Королевские финансы оказались в плачевном состоянии, моральный дух войска падал. По контрасту, гугеноты казались воодушевленными, несмотря на поражение при Монконтуре. По своему обыкновению, Екатерина начала разговоры о мире, пока шла осада. Беспорядки в королевском лагере росли, застарелая вражда между королем и его братом грозила выйти из-под контроля, а Екатерине приходилось еще бороться с ревностью между Монлюком и Монморанси-Дамвиллем, двумя командирами, которые были родом с юга. Измученная, она писала своему послу в Мадрид: «Пожалуйста, объясните королю, моему доброму сыну, что только безотлагательная необходимость заставила нас встать на путь умиротворения вместо пути силы». Эта новость поразила Филиппа, и он вновь принялся чинить Екатерине всевозможные препятствия.

Жанна д'Альбрэ также была горячей сторонницей

мирных переговоров, но к предложениям противной стороны отнеслась с недоверием и опаской. Она писала: «Мир, слепленный из снега этой зимы, растает с наступлением летней жары, стоит ли стараться ради такого?» Она отклонила предложения Екатерины о перемирии, в котором та говорила о свободе совести, настаивая на полной свободе вероисповедания как основной части любого соглашения. Она взывала к королеве-матери: «Помня о чувствах вашего величества, которые я некогда имела честь близко узнать, ныне я с трудом могу поверить в то, что вы действительно желаете довести нас до крайности или вовсе лишить какой-либо религии <…> Мы исполнены решимости скорее умереть, все вместе, нежели отказаться от нашего Господа, коего не можем достойно поддержать, пока нам не разрешат поклоняться ему открыто, без чего мы не можем жить, так же как человек не может жить без мяса и питья».

Во время переговоров в апреле 1570 года между зятем Колиньи, Шарлем де Телиньи, и королевским советом Карл пришел в ярость от новых требований протестантов. С кинжалом в одной руке, стиснув другую в кулак, он бросился на ошеломленного эмиссара, которого спасло лишь то, что окружающие сумели силой удержать короля. Колиньи, между тем продолжая военные действия, продвигался к Парижу. Екатерина почувствовала, что пора защищаться, когда Жанна д'Альбрэ обвинила «злокозненного» кардинала Лотарингского в саботаже мирных перспектив. У королевы Наваррской были основания для подобных высказываний, поскольку гугеноты схватили шпионов кардинала, у которых были найдены доказательства того, что их хозяин нанял трех убийц расправиться с Генрихом Наваррским, а также с племянниками Конде и Колиньи. Представляется маловероятным, чтобы кардинал предпринял такие шаги без согласия Екатерины. Жанна, однако, воздержалась от открытого обвинения королевы-матери в участии в заговоре. Сделать еще один шаг к миру — и дальше от союза с Испанией — заставил Екатерину Филипп Испанский, женившись на императорской дочери Анне, которую королева-мать прочила в жены Карлу. Мало того, Филипп употребил свое влияние на соседей-португальцев, чтобы не дать их молодому королю, дону Себастьяну, жениться на Марго.

Замужество Марго энергично обсуждалось в ходе мирных переговоров, но в качестве жениха рассматривались теперь не пирренейские владыки. Красавице Марго предложили в мужья Генриха Наваррского, принца из дома Бурбонов. Это объединило бы старшую и младшую ветви королевской семьи и стало бы настоящим маяком надежды на будущий мир в королевстве. Разве в былые времена брак Елизаветы Йоркской и Генриха Тюдора не положил конец английским войнам Алой и Белой Розы? Быть может, то же самое произойдет и во Франции? Кроме того, у этого союза было еще и другое привлекательное качество: если Генрих Бурбон и унаследует трон Франции, кровь династий Валуа и Медичи сохранится в потомстве Марго и останется у власти. У кардинала Лотарингского были, впрочем, иные, довольно далекие от реальности планы. Он пытался протолкнуть идею брака между Марго и своим юным племянником Анри, герцогом де Гизом, а также лелеял совершенно уж несбыточные надежды на брак между своей племянницей Марией, королевой Шотландии, и сыновьями Екатерины — Карлом или его братом, герцогом Анжуйским. Ввиду того, что Мария бежала в Англию в 1568 году, а там попала в плен, этот план ему пришлось отложить, но на союз между молодым герцогом Гизом и Марго кардинал возлагал большие надежды.

Почвой, на которой эти матримониальные планы расцвели пышным цветом, была очевидная влюбленность семнадцатилетней Марго в Анри де Гиза. Пара флиртовала и посылала друг другу нежные записочки. К несчастью для влюбленных их письма попали в чужие руки. Генрих Анжуйский, каким-то кошачьим чутьем пронюхавший о растущей близости между парочкой, получил донесение об их переписке. Он почувствовал, что его предали, раз доверительные отношения с Марго оказались скомпрометированными его же приятелем и соперником Гизом. Он так недавно сделал ее своим доверенным лицом при дворе, а она… Обида была ужасной. Он, не задумываясь сообщил новость — возможно, с тщательно продуманными язвительными дополнениями — брату-королю, который, как он знал, был чрезвычайно привязан к Марго. Как радостно писал об этом в Мадрид Алава: 25 июня в пять часов утра Карл появился в комнате матери в одной ночной рубашке, в ярости крича, что у сестры — тайный роман. Некоторые источники утверждали, будто Анри де Гиза едва не поймали в постели принцессы и спасло его лишь стремительное бегство через окно, но сие маловероятно, ибо развращение девственной сестры короля могло рассматриваться как акт государственной измены, и Гиз вряд ли стал бы рисковать ради девушки головой при всем своем честолюбии.