Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне

Леони Фрида

Ярость Екатерины не знала границ, и она немедленно вызвала Марго к себе в комнату вместе с гувернанткой. Когда перепуганная девушка вошла туда, где находились мать и король, они вдвоем набросились на нее и начали щипать, избивать и трепать, вырывая клочья волос. Отчаянно пытаясь защититься, Марго отбивалась, и ее ночная рубашка была изодрана в клочья. Наконец, когда ярость их поутихла, Карл и Екатерина оставили избитую девушку в одиночестве, оглушенную и в синяках. Карл выслал приказ своему брату-бастарду д'Ангулему схватить Гиза и убить его. Екатерина, поняв, что нельзя допустить чтобы Марго предстала перед свидетелями в таком состоянии, дала дочери новую сорочку и провела больше часа, расчесывая ей волосы и маскируя гримом следы синяков. Гиз получил предупреждение и сумел спастись, немедленно сообщив о своей помолвке с Катрин де Клев, недавно овдовевшей принцессой Порсиенской.

Эта семейная драма эхом

отозвалась в сфере политики. Мечты Екатерины о том, чтобы Марго и сыновья сделали партии, соответствующие их династическому статусу и положению, были важнейшей причиной ее стремления к миру. Семья Гизов, опозоренная тем, что едва не погубила репутацию королевской дочери, благоразумно скрылась в свои владения. Отсутствие при дворе хищника-кардинала благоприятствовало ведению мирных переговоров. 29 июля Колиньи приблизил эту перспективу, написав Екатерине: «Если ваше величество соизволит припомнить все мои действия с самого начала нашего знакомства и до нынешнего дня, вы признаете, что я совсем не таков, каким меня расписывают. Молю вас, мадам, поверить, что у вас нет более преданного слуги, чем я был и хотел бы оставаться и далее». Екатерина послала Колиньи приглашение прибыть ко двору, которое он отклонил. Спустя несколько дней, 5 августа, королевский совет собирался трижды, и третья встреча закончилась к одиннадцати часам ночи.

Екатерина без устали трудилась, пытаясь найти решение, приемлемое для всех. Результатом стал Сен-Жерменский мирный договор от 8 августа 1570 года. Главные его условия повторяли Амбуазский эдикт 1563 года: свобода совести и свобода вероисповедания с ограничениями по месту проведения служб. Ла-Рошель, Коньяк, Мотобан и Ла-Шарите были обозначены как «places de surete», т. е. «надежные убежища» для гугенотов. Движимое и недвижимое имущество, захваченное в ходе войны, должно было быть возвращено. Не допускалось никакой дискриминации в отношении гугенотов в университетах, школах и госпиталях, куда они должны были получать равный с католиками доступ. И снова обе стороны встретили долгожданный договор без энтузиазма. Католики ворчали, что отдали больше, чем следует, протестанты считали, что им недодали законное.

Карл со всей серьезностью приказал советникам поклясться в верности договору, и Екатерина писала: «Я рада, что мой сын стал достаточно взрослым, чтобы видеть: теперь ему повинуются куда больше, чем в прошлом, — хотя и не преминула добавить: — Я буду помогать ему советами и всеми своими силами; буду помогать внедрять условия, которые он признал необходимыми, ибо всегда желала видеть королевство таким, каким оно было при предыдущих королях». Королева-мать подчеркивает свое стремление продолжать удерживать поводья власти, несмотря на то, что Карл становится более зрелым, и ей хотелось бы, чтобы он мог сам принимать решения. Несмотря на физическую слабость и приступы нездоровья, ее сын начинал обретать уверенность в себе как человек и как король.

Сен-Жерменский договор долгое время был предметом споров. Трудно сказать, насколько Екатерина сама верила в действенность мирных инициатив. Из ее поведения со времени «Сюрприза в Мо» ясно вытекает, что она была готова на все, лишь бы избавиться от врагов, пользуясь и законным «королевским правом вершить казнь», и сомнительными услугами черной магии. После трех гражданских войн, все более тяжелых и мучительных, королева поняла: две религии не могут сосуществовать во Франции. И ее попытки умиротворения не вызывают доверия ни среди католиков, ни среди протестантов.

Война принесла во Францию разруху, и перемирие было обусловлено скорее полным истощением обеих сторон, а не победой одной из них. Вероятно, Екатерина, флорентийка до мозга костей, понимала, что этот мир, пусть временный, даст ей время определить политику на будущее. Держа это в уме, она сумела надеть привычную маску умиротворения, размышляя над тем, как залечить раны королевства и взять под контроль дом Валуа. Екатерина всегда рассматривала время как союзника. И Сен-Жерменский договор подтвердил ее правоту.

ГЛАВА 11.

ЗАМУЖЕСТВО МАРГО

«Я предпочла бы видеть его гугенотом, чем позволять ему так рисковать жизнью».

1570-1572

Как только был подписан Сен-Жерменский договор, королева-мать смогла предаться своему излюбленному занятию — устраивать брачные союзы детей. Филипп был недоволен «капитуляцией» в Сен-Жермене, вызвавшей его едкое замечание: «…король и королева закончат тем, что потеряют все, но я, по крайней мере, буду утешен тем, что всегда старался помочь им добрым советом». Но он уже не стоял на пути брачного союза между Карлом и младшей дочерью императора,

Елизаветой. Филипп немедленно благословил прежде подорванную им же идею брака между Марго и португальским королем Себастьяном, всячески содействуя продолжению переговоров. Но юный король Португалии, воспитанный у юбки своей властной бабки, интересовался чтением святого Фомы Аквинского гораздо больше, чем женитьбой. Его книгу он обычно носил притороченной к поясу, обернутому вокруг талии.

Высокий, стройный, белокурый, король нигде не появлялся без двух своих постоянных спутников, монахов-театинцев, которые тщательно заботились о целомудрии своего подопечного. Если кто-то пытался приблизиться к нему, король убегал и прятался вместе со своими наперсниками до тех пор, пока гость не уходил. К негодованию Екатерины, этот полумонах заявил, что его не впечатляет борьба с ересью во Франции и он предпочитает подождать и посмотреть, как сложатся дела, прежде чем строить матримониальные планы. Филипп надеялся, что союзы с Португалией и Габсбургами помогут удержать беспокойную Екатерину и ее выводок в рамках ультракатолического лагеря. Неудивительно, что протестантов эти планы заставили задуматься о том же, и они поспешили высказать свои предложения. Брак между Генрихом Наваррским и Марго начал рассматривался уже на предварительных этапах недавних переговоров. Некоторые историки полагают, что о нем говорилось уже в тексте договора, в одной из секретных статей. Сейчас решалось будущее Марго, но это не мешало ей очаровывать кавалеров при дворе своими веселым нравом и юной красотой, привлекая не только герцога де Гиза, но и — невольно, как она потом утверждала, — собственных братьев.

Блестящее и весьма соблазнительное брачное предложение было сделано и герцогу Анжуйскому. Кардинал де Шатильон, старейший член фамилии Бурбонов, и видам де Шартр [50] , известный протестант, покинули Францию и жили при английском дворе. Они добились того, что королева Елизавета охотно начала обсуждать возможность вступления в брак с любимым сыном Екатерины. Екатерина резко пресекала любые намеки на разницу в возрасте — Елизавете было тридцать семь, Генриху Анжуйскому девятнадцать, — а также обсуждение щекотливого вопроса о вероисповедании. Брак с еретичкой (если та — королева Англии) не представлялся препятствием для материнского тщеславия. Королева-мать предвкушала замечательные возможности, которые открывались перед ней, но тут сын грубо оборвал мечты родительницы. Неожиданно «вспомнив» о своих высоких моральных устоях, он заявил, что находит совершенно невозможным для себя взять в жены незаконнорожденную еретичку, неважно, королева она или нет, не говоря уж о том, сколько у нее поклонников. Отношения Елизаветы с графом Лестером порождали бесконечные сальные шуточки при французском дворе, и Генрих Анжуйский ясно дал понять: он не намерен жениться на «putain publique» («публичной шлюхе»). Он ссылался также на то, что леди Кобэм, одна из фрейлин королевы, изящно именовала «разностью возрастов». Прослышав, что Елизавета хромает из-за варикозного расширения вен, он с издевкой назвал ее «колченогой каргой». Подобные оскорбительные замечания быстро дошли до английской королевы, которая, разозлившись, в присутствии французского посла нарочно всякий раз устраивала танцы до упаду, демонстрируя собственную ловкость и неутомимость.

50

Видам — один из старинных феодальных титулов, обозначающий светского сеньора, которому даровано право пользоваться доходом с церковных земель, что-то вроде светского «заместителя» епископа. — Прим. перев.

Несмотря на то что Елизавета не собиралась заходить дальше дипломатических переговоров, она, чтобы повергнуть Испанию в пучину беспокойства, недвусмысленно дала понять, что решила покончить со своим «застарелым девством». Поэтому королева учинила ритуальный обмен портретами, письмами и целый год вела переговоры с эмиссарами Анжуйского. Карл, которому до смерти хотелось отправить братца в Англию, решил пошатнуть его самоуверенность, упомянув о громадном пенсионе, которым тайно снабжала братца церковь: «Ты говоришь о вероисповедании, но на самом деле имеется другой мотив — огромная сумма денег. Они-то и заставляют тебя оставаться здесь в качестве ярого защитника католичества. Позволь сказать вот что: церковь во Франции не должна иметь других защитников, кроме меня самого <…> что же касается всех, кто впутался в эти интриги, я, если понадобится, охотно укорочу кое-кого из них на голову!» Карл не мог смириться с тем, что на поле брани его брат завоевал репутацию героя и защитника католицизма, тогда как на его долю выпадало лишь подписание непопулярных мирных договоров.