Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне
Шрифт:
В понедельник, 18 августа 1572 года, Марго, одетая в сверкающее драгоценностями платье, корону с опушкой из горностая и синюю мантию со шлейфом длиной в тридцать футов, который несли три принцессы, стала королевой Наваррской. Она вспоминает, как величественно выглядела в тот день, надев «все драгоценности королевского дома». Сопровождаемая с двух сторон братьями, королем Карлом IX и герцогом Анжуйским, невеста прошла на специально сооруженный помост возле собора, где проходила первая часть церемонии. Марго «до последнего молча боролась: хотя и не сопротивлялась, но и не давала согласия». Когда она появилась на помосте вместе с братьями, Генрих Наваррский поднялся на возвышение с другой стороны в сопровождении Анри Конде и нескольких вельмож, включая адмирала де Колиньи. По случаю свадьбы и жених, и братья невесты были одеты в одинаковые одежды из палевого шелка, расшитые серебром. Анжуйский, не в силах противостоять желанию украсить свой костюм еще пышнее, добавил себе
Прозвучали фанфары, возвещавшие о прибытии жениха с невестой и королевской семьи, и все стихло; толпа молча созерцала первую часть бракосочетания. Пара преклонила колени перед кардиналом де Бурбоном. Генрих, в ответ на заданный ему вопрос, согласен ли он взять в жены Марго, ясно ответил: «Да». Кардинал спросил Марго, согласна ли она взять в мужья Генриха, но принцесса молчала. Тот задал вопрос еще раз, но ответа не последовало. Наконец король, взбешенный этим неуместным упрямством, подошел к сестре и резко склонил ее голову, как будто она кивнула, соглашаясь, и вернулся на свое место. Так Марго стала женой Генриха.
Хотя сама Марго всегда отрицала эту версию событий, записанную историком Давилой и другими, позже это стало решающим фактором, позволившим ей добиться аннулирования брака: она не давала своего добровольного согласия! Потом Генрих подвел Марго к герцогу Анжуйскому, которого выбрали заместителем жениха для церемонии внутри собора, где вся остальная семья прослушала праздничную мессу.
Во время мессы Генрих Наваррский и Колиньи прогуливались по помосту, переговариваясь на виду у толпы. Когда служба закончилась, Генрих встретил невесту и повел ее, сопровождаемый всей королевской семьей, в епископский дворец, где начался свадебный пир. Юный дворянин, будущий историк Жак-Огюст де Ту, вошел в собор как раз когда все выходили и наткнулся на адмирала рядом с тем местом, где на стене висели гугенотские знамена, захваченные в битвах при Монконтуре и Жарнаке. Адмирал обменялся несколькими фразами с Анри Монморанси-Дамвилем, вторым сыном покойного коннетабля. Де Ту вспоминает, что, указав рукою на эти трагические памятки поражений гугенотов, адмирал воскликнул: «Очень скоро их снимут, и другие знамена, более приятные нашему взору, займут их место!» Он, несомненно, намекал на то, что надеется привезти испанские знамена с войны в Нидерландах, видимо, не сомневаясь, что поход вот-вот начнется. Этот разговор слышали и пересказывали многие. Сальвиати, папский нунций и родственник Екатерины, писал, что адмирал, несмотря на окончательный отказ совета от войны, «совсем распоясался и напрашивается на то, что ему дадут по шее. Думаю, долго терпеть его демарши уже не будут».
В Купольном зале Лувра был дан грандиозный бал, а за ним еще один банкет в епископском дворце. В зале установили огромные искусственные горы, выкрашенные серебряной краской, на них были устроены сиденья для короля и старших принцев. Анри де Гиз и Колиньи оба присутствовали на балу, хотя Гиз, извинившись, попросил у короля разрешения и отбыл рано. Колиньи тоже вскорости удалился. Засим последовали четыре дня пиров, празднеств и великолепных зрелищ. На пятый день, 22 августа, королева-мать запланировала собственное представление. Екатерина решила, что настал отличный момент для удара.
Атмосфера праздников выдалась на удивление доброжелательной, принимая во внимание напряженную обстановку накануне свадьбы. 19 августа герцог Анжуйский дал завтрак и бал, на следующий вечер двор веселился на грандиозном бале-маскараде у короля, где в честь его сестры разыгрывался «турнир-пантомима». Очевидец пишет: «С одной стороны зала был показан рай, защищаемый тремя рыцарями — королем и герцогами Анжуйским и Алансонским. С другой стороны — ад с чертями и бесенятами, выкидывавшими разные коленца и производившими сильный шум. Над вышеозначенным адом крутилось огромное колесо, все увешанное маленькими колокольчиками. Две области разделяла река, по ней плыла ладья Харона, паромщика загробного царства». На Елисейских полях резвились нимфы, и, когда появился король Наваррский со своими людьми, облаченными в доспехи и гербовые одежды, сшитые специально для постановки, король и его братья преградили им доступ в рай и отправили их в изрыгающии серу ад, в то время как ангелоподобные нимфы танцевали балет. Фантастическое действо завершилось шуточной баталией, в которой король и его братья спасали Наваррского и его товарищей из лап Мефистофеля. Главной темой были, таким образом, умиротворение и братство. Для спасения пленников ломались копья — неосознанное напоминание о копье, унесшем жизнь королевского отца. Вечер закончился великолепным фейерверком, который получился еще ярче, чем ожидалось, когда на еще неиспользованные ракеты попала искра. В сюжете пантомимы, конечно, отразилась текущая политическая ситуация, но вместе с тем аллегорическое представление рая и ада, добра и зла было излюбленной темой при дворах эпохи Ренессанса.
Адмирал де Колиньи, поселившийся в отеле де Бетизи, свел посещение свадебных торжеств к минимуму. Он писал жене в ночь с 18 на 19 августа: «Любовь моя… сегодня праздновали свадьбу короля Наварры и сестры короля Франции. За ней последуют еще три или четыре дня празднеств, маскарадов и баталий. Король уверил меня и обещал, что по окончании всего этого уделит мне время, чтобы разобраться с несколькими жалобами на нарушение Эдикта по всему королевству. Если бы я думал только о своем счастье, то предпочел бы повидаться с тобой, нежели оставаться при этом дворе, по многим причинам, о которых я расскажу тебе. Но необходимо позаботиться о людях, прежде чем заботиться о себе».
В постскриптуме он добавляет: «Дай мне знать, как поживает наш малыш — или малышка. Три дня назад у меня были колики, частью кишечные, частью почечные, но, хвала Господу, это продолжалось лишь восемь или десять часов, и сегодня все позади, слава Богу. Я обещаю тебе, что не буду слишком много посещать эти праздники и битвы в течение следующих дней».
Известно, что 20 августа король, не осведомленный о планах матери, сказал Колиньи, что «не доверяет» Гизам, и велел прибыть в город отряду из 1200 аркебузиров, чтобы занять ключевые позиции. В последний день праздников, 21 августа, на просторном дворе Лувра устроили игру «course a bagues» [53] («скачки с кольцом»), а за ней — бал до самого рассвета. В тот же день адмирал получил шифрованное послание от жены одного из своих подчиненных, где говорилось, что против «истинной религии» готовится заговор. Другие гугеноты-офицеры тоже походили к нему в течение четырех дней, предупреждая, что затевается «нечто недоброе». Он выслушивал эти неопределенные предостережения, но, по своему обыкновению, пропускал мимо ушей. Некоторые гугеноты, включая его кузена Монморанси, сочли благоразумным покинуть город и сделали это сразу после свадьбы, но Колиньи остался — заложником своих планов.
53
Игра заключалась в том, что состязающиеся всадники должны были на всем скаку, держа копье наперевес, либо попасть копьем в кольцо, прикрепленное к стене, либо подцепить какой-то предмет, например платок, продетый в это кольцо. Для этого требовалась большая сноровка и ловкость. — Прим. перев.
21 августа, сгорая от нетерпения получить от Карла санкцию на сбор экспедиции в Нидерланды, адмирал, видимо, попросил аудиенции у короля. Карл, после возвращения матери охладевший к проекту, начал избегать Колиньи. Трусливо оттягивая встречу, измученный бесконечным перетягиванием каната между Колиньи и Екатериной, король отложил все серьезные дела, сказав: «Отец мой, молю вас дать мне четыре или пять дней отдыха, а после обещаю вам, даю слово короля, что все вопросы религии будут улажены». Адмирал, взбешенный напрасной тратой времени, как говорят, пригрозил покинуть Париж, неосмотрительно прибавив, что его внезапный отъезд может вызвать гражданскую войну вместо войны с иностранным противником. Услышав такое, герцог Анжуйский начал расставлять воинские посты в ключевых точках вокруг города под благовидным предлогом предотвращения стычек между партиями Гизов, Шатильонов и Монморанси.
То, что последовало за этим, обсуждается и исследуется вот уже более 400 лет. Одно очевидно: Екатерина сыграла ведущую роль в сплетении цепи событий, приведших к кровавейшей сцене французской истории, с которой несравнимо ничто до времен Французской революции. Считают, что поздно ночью, в последний день свадебных торжеств, королева-мать собрала совет, включавший Генриха Анжуйского, Гиза, его дядю д'Омаля, герцога де Немура и маршала де Таванна, и они детально обсудили план действий. Пока заговорщики совещались, дворецкий герцога д'Омаля, г-н де Шайи, привел убийцу Моревера в дом Вильмюра близ монастыря Сен-Жермен-л'Оксеруа. Дом находился рядом с дорогой, по которой утром ходил адмирал, когда направлялся на заседания совета в Лувр и возвращался оттуда.
Утром в пятницу 22 августа деятельность правительственных органов возобновилась, и адмирал Гаспар де Колиньи покинул свое жилище на улице Бетизи — ныне дом № 144 по улице Риволи — и отправился на заседание совета, которое начиналось в девять часов. Он собирался добиться французского военного вмешательства во Фландрии, но, к его разочарованию, в тот день председательствовал герцог Анжуйский, ибо король поздно встал. Анжуйский рано покинул заседание и, когда обсуждение вопросов закончилось, адмирал нашел короля, направляющегося вместе с Телиньи и герцогом де Гизом поиграть в мяч. Карл начал уговаривал Колиньи принять участие в игре, но тот отказался. Они расстались примерно в одиннадцать; Колиньи покинул Лувр и пешком отправился домой, по пути читая какую-то бумагу. Когда он приблизился к дому, где прятался Моревер, у него развязался шнурок на туфле, и адмирал нагнулся завязать его. В этот момент прогремел выстрел. Пуля прошла через его левую руку и почти оторвала указательный палец на правой. Не нагнись он, рана была бы смертельной.