Екатерина Медичи. Любовница собственного мужа (Екатерина Медичи. Дела амурные)
Шрифт:
Только теперь красотка осознала, что наделала своей заносчивостью, ведь она практически назвала Екатерину Медичи своим врагом! Но сейчас вдовствующая королева была не в пример сильнее никому не нужной любовницы. При дворе многие обязаны Диане де Пуатье, многие были поставлены на должность именно ее властью. И все они прекрасно понимали, что вместе с падением бывшей фаворитки теряют и свое положение, а потому поспешили выказать свою преданность новому королю и вдовствующей королеве! Никто не стал защищать фаворитку. Зачем? В качестве любовницы престарелая красотка никого не прельщала, это Генрих не замечал ее лицо в виде маски, другие хвалили красоту скорее по обязанности… Один Клуэ умудрился нарисовать фаворитку такой, какая она была в действительности, но никому рисунок, пока она была в фаворе, не показывал, опасаясь за свое положение.
И вот теперь скрывай не скрывай под маской свое истинное лицо – оно никому не нужно. В другое время стоило Диане уехать в свое имение, следом вереницей тянулись поклонники, припадая к ручке, осыпая комплиментами… А теперь который день никого! Крысы бежали с тонущего корабля!
И Диану охватил едва ли не животный страх! На бумагу спешно легли покаянные строчки. Бывшая всесильная фаворитка в униженных и заискивающих тонах просила прощения за все обиды, которые нанесла королеве, и предлагала все свое состояние и свою жизнь… Перед тем как отдать письмо вместе со шкатулкой, она долго перебирала драгоценности, прекрасно понимая, что ничего этого больше не увидит.
К утру из-за бессонницы под глазами легли синие тени, состарившие красотку на десяток лет. Конечно, окружающие решили, что это из-за горя, но все равно никто не пожалел, слишком многим и слишком ненавистна была Диана де Пуатье. Потянулись тревожные дни ожидания.
Ответ вдовствующей королевы-матери сразил Диану де Пуатье наповал! Екатерина Медичи сумела остаться на высоте, она никак не наказала бывшую соперницу, но одна-единственная фраза, сказанная при всех, просто уничтожила красотку! Королева ничего не написала бывшей сопернице, считая ниже собственного достоинства переписываться с той, которая отняла у нее мужа и столько лет счастья. В ответ на чей-то вопрос, что теперь будет с Дианой де Пуатье, она чуть пожала плечами:
– Я со старухами не воюю. Просто не хочу, чтобы мамаша Пуатье появлялась при дворе, впрочем, как и ее пожилая старшая дочь.
Это был удар наотмашь! Конечно, нашлись доброжелатели, поспешившие передать эти слова самой бывшей фаворитке, несколько дам даже «завернули на минутку» к ней в имение, будучи якобы проездом. Заглянула полюбоваться падением всесильной фаворитки и супруга Франсуа де Гиза Анна д’Эсте.
Екатерину действительно передернуло, когда она увидела строки, написанные своей недавней обидчицей. В каждом слове было столько страха за свою шкуру, сколько заискивания, униженной мольбы забыть все обидное, что было между ними, нижайшая просьба принимать ее услуги и советы и впредь… Ну уж нет! Не только принимать услуги и советы, но и видеть эту дрянь, отравившую ей жизнь, Екатерина не собиралась. И мстить считала ниже собственного достоинства! Ей было совсем не до Дианы де Пуатье…
Екатерина столько лет мечтала об этом часе, когда ее соперница будет повержена, унижена, уничтожена! Столько лет терпела, унижалась сама, сносила все, что придумывала Диана! Ждала, ждала, ждала… Казалось, один миг мог искупить все ее страдания…
И вот этот миг настал, проклятая Диана уничтожена, причем она не гордо удалилась в свои владения, а бежала, как побитая собака в конуру, прислала униженное, покаянное послание, полное страха и мольбы пощадить, пожалеть, не втаптывать в грязь. Диана признавалась, что готова лизать ступни у королевы, готова ползать в пыли.
Екатерина должна бы радоваться, прочувствовать триумф, она отомщена сполна! Но королева держала письмо фаворитки в руках и… не испытывала ничего, кроме жгучего желания бросить это послание в огонь! Оно казалось пропитанным грязью, мерзким, недостойным даже того, чтобы его касаться. Екатерина прислушивалась к себе и поражалась: злорадного удовлетворения почему-то не было, не было даже желания его испытать. Стоило ли столько лет терпеть, чтобы теперь видеть у своих ног ползающую в пыли соперницу?
Королева с усмешкой вспомнила слова Мишеля Нострадамуса: «Мадам, вашу соперницу можно уничтожить одним движением, но стоит ли она того? Не придавайте излишнего значения внешней красоте, ваше время просто не пришло». Она тогда спросила, когда же придет это время? И прорицатель ответил:
– Тогда, когда вы перестанете замечать эту соперницу!
Екатерина честно старалась не замечать, относилась к Диане как красивой женщине, но ничего не получалось, непроходящая любовь к мужу и ревность к счастливой сопернице не позволяли не замечать ее. И вот теперь Генриха нет и соперницы тоже. Диана унижена, раздавлена, ничтожна, ее можно не замечать. Значит ли это, что ее время пришло?
И вдруг Екатерина поняла, что да! Ее время пришло! И неважно, что у трона по-прежнему де Гизы, а коннетаблем является Монморанси, и принцы крови готовы наброситься на малыша Франциска с разных сторон. Пришло ЕЕ ВРЕМЯ на французском престоле. Она не допустит, чтобы слабого Франциска задвинули в угол страдать, как это делала она сама много лет. Он болен, и мать знала, что осталось недолго.
Мысли королевы-матери ушли далеко в сторону от поверженной соперницы. Теперь она думала о сыне, вернее, сыновьях. Чтобы не позволить де Гизам, прежде чем иссякнут силы юного Франциска, добраться до власти при помощи своей племянницы Марии Стюарт, она должна сейчас встать стеной между Гизами и сыном! И де Гизы должны думать, что королева-мать – не противница им, а сторонница. Их не обманешь, как Диану, Франсуа де Гиз не поверит в слабость Екатерины, значит, должен поверить в ее приверженность.
Королевский траур в отличие от остальных белый. И, по обычаям французского двора, королева должна первые сорок дней после смерти супруга провести в белой комнате, в белых одеяниях, не общаясь ни с кем, кроме следующего короля, ну и своих служанок.
Белое платье, и даже не одно, было спешно сшито для Екатерины. Она стояла посреди спальни в робе из белого дамаста с корсажем и рукавами из серебристой ткани, сплошь зашитой жемчугом (королевский траур должен быть роскошным), и вдруг показалась сама себе невестой! Вспомнилось венчание с Генрихом, когда она еще была полна надежд на счастливую семейную жизнь, на радость, любовь мужа и множество красивых здоровых детей. Ничего из этого не получилось, не было ни счастья, ни любви мужа, ни даже здоровья детей! Все разрушила проклятая соперница. И теперь Екатерина не знала, правильно ли поступила тогда, согласившись терпеть Диану рядом с собой? Может, следовало бы просто открыть один из заветных флаконов?
Но сейчас Екатерина вдруг поняла одно: носить белый траур она не способна! Белый – цвет ее свадьбы и несбывшихся надежд, значит, ему не место в ее нарядах.
Королева-мать окликнула служанку:
– Достань черный роб…
– Но, Ваше Величество…
– Делай, что тебе говорят!
Через полчаса королева-мать была переодета в черный роб из черного бархата, высокий полностью резной воротник наглухо скрыл шею, а на скромно зачесанные волосы легка черная же вдовья вуаль. Этот цвет остался с ней на всю жизнь, дав повод назвать Черной Королевой. Те, кому было выгодно, намекали, что цвет скорее не из-за платья, а из-за состояния души. Вероятно, так и было, душа Екатерины умерла для света в тот миг, когда раздался ее крик: «Нет!» в момент ранения короля.