Екатерина Медичи
Шрифт:
Овладев французским, Екатерина говорила хотя и с акцентом, но довольно правильно. Зато вышедшая из-под ее пера обширная продукция на этом языке представляет собой настоящую головоломку. Написанное ею требует в прямом смысле этого слова расшифровки, поскольку в основу ее письма был положен фонетический принцип: как слышу, так и пишу. Впрочем, это служит проблемой лишь для людей XXI века (особенно тех, для кого французский язык — иностранный); современники же, скорее всего, без особого труда разбирали написанное Екатериной Медичи. Иначе ей пришлось бы сделать одно из двух: или научиться писать как следует, или прекратить попусту марать бумагу.
Сознавая шаткость своего положения в королевской семье и постоянно ощущая враждебность придворных, не прощавших ей ее чудесного возвышения, Екатерина сделала всё для того, чтобы удержаться
Не делало более комфортным положение Екатерины при французском дворе и поведение ее «доброго дядюшки», папы Климента VII. Возвратившись из Марселя в Рим, он тут же принял у себя посла Карла V, дабы заверить его в своей верности императору. Эго было прямым предательством Франциска I, которого папа еще совсем недавно уверял в дружбе, благословлял и услаждал обещаниями. Он выдал послу все секретные планы французского короля относительно Милана и Урбино, которые тот рассчитывал передать Генриху Орлеанскому. О передаче Франции Пармы, Пизы, Ливорно, Реджо и Модены уже не было речи. Даже своей скоропостижной кончиной 25 сентября 1534 года Климент VII умудрился насолить Франциску I: все проекты французского короля, столь легкомысленно построенные на мезальянсе сына Генриха, в одночасье рухнули. Вдобавок ко всему выяснилось, что драгоценности из приданого Екатерины не принадлежали папе, являясь собственностью Ватикана, и потому не подлежали отчуждению от папского престола. Денежная же часть приданого так и не была выплачена. Франциск I понял — правда, несколько поздно, — что его одурачили.
Жестокое разочарование постигло и Генриха Орлеанского, принесшего себя в жертву на алтарь супружества в надежде получить герцогство Миланское. Теперь ему, герцогу Орлеанскому, не оставалось ничего иного, как оставаться в тени своего старшего брата, дофина Франсуа, которому предстояло быть королем Франции. И без того мрачная мина Генриха еще больше омрачилась. Супругу свою он любил по обязанности, пунктуально исполняя свой супружеский долг, однако безрезультатно. Наследника, появление которого на свет могло бы хоть в какой-то мере оправдать присутствие Екатерины в королевском семействе, по-прежнему не было и не ожидалось. Всю горечь ситуации Франциск I выразил одной фразой: «Я получил совершенно голую девицу».
Екатерина делает успехи
И тем не менее он не изменил своего доброго отношения к Екатерине, посреди враждебного окружения оставаясь для нее главным защитником. Презираемая знатью и ненавидимая народом, она всегда могла рассчитывать на дружбу и поддержку короля. С их первой встречи в Марселе король понял, что Екатерина обладает живым умом и лучшим воспитанием, нежели придворные дамы, стремившиеся перещеголять друг друга в нанесении ей оскорблений. Екатерина, в свою очередь, боготворила короля, любя его так, как можно любить родного отца. Дружески относились к ней и прочие члены королевского семейства, принцы и принцессы, считавшие ниже собственного достоинства разделять презрение и ненависть, которые питали в отношении Екатерины господа пониже рангом. Что ни говори, а ведь король сам принял ее в свою семью, и теперь было бы крайне нелюбезно с его стороны отвергнуть ее, хотя формальных оснований для этого было предостаточно.
Смирение Екатерины было вознаграждено. В королевском семействе ее начинали понимать и даже любить, и прежде всего — сам король, разглядевший достоинства маленькой флорентийки. Он, не обделенный вниманием со стороны женщин, не устоял против того восхищения и обожания, которые Екатерина тонко, без грубой лести, проявляла к нему. Ему нравилась ее полная и совершенно искренняя покорность. Венецианский посол не ошибся, отметив: «Она покорна, и в том ее сила». Екатерина же не упускала случая показать себя королю, прежде всего на балах, услаждая его взор своим танцевальным мастерством. Но окончательно покорила она сердце тестя своим страстным увлечением охотой. При этом Екатерина если и не придумала сама, то, по крайней мере, привила во Франции новый для женщин способ садиться на лошадь, что позволяло им участвовать в охоте наравне с мужчинами. Она скакала верхом, как амазонка. Это явилось абсолютным новшеством, поскольку дамы тогда использовали не седло, а своего рода кресло, помещенное на спину лошади, при этом обе ноги свешивались в одну сторону, покоясь на планшетке. При такой посадке невозможно было скакать ни рысью, ни галопом. Дамы могли передвигаться лишь иноходью, ежеминутно рискуя свалиться. Как при таких условиях могли они поспевать за кавалерами на загонной охоте? Новшество, предложенное Екатериной, очень понравилось Франциску I: отныне дамы из его знаменитого «отборного отряда», избранной группы молодых женщин, блиставших красотой и живостью ума и нрава, повсюду сопровождавших его и самим своим присутствием помогавших ему чувствовать себя молодым, могли следовать за ним даже там, где прежде им это было не под силу. Наградой для Екатерины послужило то, что и она теперь стала полноправным членом королевского «отборного отряда». Недостаток красоты с лихвой компенсировался ее умом, воспитанием и готовностью радовать короля своей находчивостью и изобретательностью.
Впрочем, из этого новшества, одобренного королем, Екатерина извлекала для себя еще одну немалую выгоду. Она не была кокеткой, но ее манера садиться на лошадь, когда приходилось перекидывать ногу через ленчик седла, позволила ей демонстрировать то, что она могла с гордостью выставлять напоказ — свои ножки, не менее красивые, чем ее изящные руки. Увлечение этой модой распространилось молниеносно. Все дамы с удовольствием стали задирать ноги, перебрасывая их через ленчик седла, и это не осталось без последствий. Поскольку при этом и юбки задирались выше дозволенного, а женщины тогда не носили нижнего белья, взорам кавалеров открывалось захватывающее зрелище. Непременные в таких случаях шуточки вынудили дам-амазонок ввести в обиход новый, прежде неведомый и не предусмотренный для женщин предмет туалета — панталоны. Это нововведение наделало много шума. Протестовали не столько распутники, лишившиеся услады для глаз, сколько поборники добродетели и теологи. Дело в том, что панталоны были исключительно мужской одеждой, запрещенной для женщин. Не случайно Жанне д’Арк некогда вменили в вину именно ношение мужского наряда. Парадоксальным образом выходило, что ревнители благочестия скорее готовы были терпеть выставление напоказ интимных частей женского тела, нежели сокрытие их под святотатственными панталонами. Излишне напоминать, что протесты святош остались втуне.
Вполне дружеские отношения сложились у Екатерины с братьями супруга, дофином Франсуа и младшим из братьев Карлом, отличавшимся наиболее веселым нравом, которым он напоминал своего отца. Не зря Франциск I любил младшего больше двух других сыновей, пережив его безвременную кончину как страшный удар судьбы.
Искренняя дружба связывала Екатерину с сестрой короля, Маргаритой Ангулемской, более известной под именем Маргариты Наваррской (брат выдал ее замуж за короля Наварры) в качестве автора сборника новелл «Гептамерон». Она, сразу же разглядев достоинства супруги своего племянника, не только никогда не ставила ей в упрек ее происхождение, но и приняла ее как дар боготворимой ею Италии.
Впрочем, и помимо членов королевской семьи, было несколько представителей французской аристократии, с судьбами которых переплелась личная судьба Екатерины. Прежде всего это Анн де Монморанси, коннетабль Франции, которого ценили и король Франциск I, и Генрих. У коннетабля были два племянника, братья Шатийоны. Один из них, Одет, был рукоположен в кардиналы папой Климентом VII в Марселе во время бракосочетания Екатерины. Второй, Гаспар де Колиньи, будущий адмирал Франции, — один из главных персонажей кровавой истории века Екатерины Медичи. Но это в будущем, а пока что братья Шатийоны являются ее добрыми приятелями.
Между Сциллой и Харибдой
Тем временем отношения Екатерины с обожаемым супругом, в которого она влюбилась с первой их встречи в Марселе, складывались не лучшим образом для нее. Все помыслы Генриха были о даме его сердца — Диане де Пуатье, которую он боготворил. Как будто нарочно для того, чтобы все знали, кому он поклоняется, Генрих стал носить цвета своей богини: черное и белое. Каково было Екатерине видеть это? Но она молча сносила обиду, и так продолжалось на протяжении целых двадцати шести лет.