Екатерина Медичи
Шрифт:
Когда на следующее утро они возвратились, пред ними предстала Катерина с постриженными волосами и в монашеском облачении. Было ясно, что невозможно применить в отношении ее насилие, не оскорбив религиозных чувств народа, собравшегося у ворот монастыря. Тогда сенаторы принялись уговаривать Катерину снять с себя монашеское облачение, но всё напрасно: ни уговоры, ни скрытые угрозы не могли заставить ее переменить решение. Эти препирательства продолжались более часа. Катерина, проявляя поразительное упорство и решимость, заявляла, что пусть все увидят, как монахиню силой увозят из монастыря. В конце концов достигли компромисса: было решено, что она поедет из монастыря в монашеском облачении. Попрощавшись с сестрами, ставшими для нее почти что родными, она села верхом на приготовленную для нее лошадь и в сопровождении сенаторов и вооруженной охраны, оттеснявшей напиравшую толпу, двинулась навстречу своей судьбе. Она была увезена из Мурате, чтобы вновь оказаться у сестер Санта-Лючии,
Однако ее вторичное пребывание в Санта-Лючии оказалось непродолжительным. Спустя месяц Флоренция капитулировала, избежав печальной участи Рима, но зато получив в правители ненавистного бастарда Алессандро, и Катерина, вновь обретя свободу, охотно возвратилась в Мурате, где опять потекла уже ставшая для нее привычной жизнь. Размышляя в монастырской тиши о недавних событиях и не ожидая от будущего ничего хорошего, она начала было подумывать, не остаться ли ей навсегда в монастыре, дабы избежать мирских волнений, однако судьба готовила ей иную участь. Она была слишком ценной фигурой в политической игре папы, чтобы тот позволил ей навсегда удалиться от мира. Итак, последовал приказ возвратиться в Рим.
В Риме, где еще видны были следы недавнего разгрома, ее сердечно приветствовал понтифик, но особенно приятно ей было видеть Ипполито. Теперь Катерина жила у другой своей тетушки, Марии Сальвиати, во дворце на Пьяцца Ломбарди, где часто навещал ее Ипполито. Ей шел лишь двенадцатый год, но под солнцем Тосканы она рано созрела. Сориано, венецианский посол при папском дворе, отмечал ее живой нрав и восприимчивый ум, впитавший много хорошего за время ее пребывания в Мурате.
К Ипполито Катерина была явно неравнодушна. Это было настолько очевидно, что поговаривали о ее предстоящей помолвке с симпатичным юношей. Эти пересуды тревожили Климента VII, у которого в отношении ее имелись более честолюбивые планы, и он, дабы пресечь нежелательное для него развитие событий, возложил на голову Ипполито красную кардинальскую шапку, а саму Катерину отослал, благо настало лето, на свою виллу на Монте Марио подышать чистым деревенским воздухом. Ей было не в радость вынужденное переселение, но она безропотно подчинилась, предаваясь в тиши деревенского одиночества сладким воспоминаниям о приятных часах, проведенных в обществе своего кузена. Дабы развеять грусть, она много охотилась, доводя до полного изнеможения лошадей, собак, сокольников и загонщиков. Это страстное увлечение она сохранит на всю жизнь. В недалеком будущем оно поможет ей завоевать расположение тестя, Франциска I, что во многом предопределит ее дальнейшую судьбу.
С наступлением зимы маленькая герцогиня возвратилась в Рим, однако ее возлюбленного там уже не было. Предусмотрительный Климент VII отправил его со специальной миссией в Венгрию.
Невеста
Когда после окончания осады Флоренции Катерина прибыла в Рим, начался новый период в ее жизни. Матримониальные планы, которые строил папа с момента ее рождения, стали приобретать более конкретные очертания. Не было недостатка в женихах, вопрос заключался лишь в том, какой из вариантов более выгоден для ее покровителя. Дядя Катерины со стороны матери, герцог Олбани, предлагал короля Шотландии Якова V, Англия — герцога Ричмонда, внебрачного сына Генриха VIII. В Италии в качестве потенциального жениха рассматривали Гвидобальдо делла Ровере, брак с которым позволил бы объединиться двум знатным итальянским родам. Поучаствовали в борьбе за руку и сердце Катерины герцоги Мантуанский и Миланский. Однако Климент VII отверг все эти варианты, после того как в декабре 1530 года король Франции попросил ее руки для своего второго сына, Генриха, герцога Орлеанского. Начались переговоры об условиях заключения брака по политическому расчету, от которого обе стороны ждали большой выгоды. Этим альянсом папа Климент VII надеялся уравновесить влияние императора, причем в секретных пунктах брачного контракта он пойдет на уступки, несовместимые с обещаниями, ранее данными Карлу V. Впрочем, для него это имело мало значения, поскольку он и не собирался держать данное слово.
Приданое Катерины в размере 130 тысяч экю представлялось весьма скромным и было значительно меньше того, что первоначально требовал Франциск I. Однако это компенсировалось обещанием Климента дать своей племяннице и, соответственно, ее будущему супругу, помимо Пармы, города Пизу, Ливорно, Реджо и Модену. Хотя уже в 1531 году в общих чертах было достигнуто соглашение, дата свадьбы, ввиду юного возраста жениха и невесты, была отложена на полтора года, и в конце апреля 1532 года Катерина возвратилась во Флоренцию, дабы завершить необходимые приготовления.
Клариче Строцци уже не было в живых, дворец Медичи занимал Алессандро, а тетка Катерины, Мария Сальвиати, жила во вдовьем уединении на своей вилле в 20 милях от Флоренции, посвятив себя воспитанию единственного сына. Поэтому маленькой герцогине, дабы избежать гостеприимства ненавистного «брата», пришлось опять поселиться в монастыре Мурате, где ее часто навещала Мария. Ей в качестве ближайшей родственницы предстояло сопровождать племянницу к жениху во Францию.
Алессандро хотя и недолюбливал мнимую сводную сестру, однако считал своим долгом внести вклад в подготовку ее свадьбы. Для этого он в добровольно-принудительном порядке позаимствовал у граждан Флоренции 35 тысяч скуди якобы на ремонт городских стен, а в действительности на приобретение нарядов и украшений для невесты. Изабелла д’Эсте, тогдашняя законодательница мод, согласилась придумать модели платьев для невесты — как подвенечного убора, так и платья для церемонии торжественного прибытия во Францию. Изготовлением украшений занялся неподражаемый Бенвенуто Челлини.
Тем временем переговоры о заключении брака между Катериной и Генрихом Орлеанским успешно продвигались вперед и к 1533 году вошли в финальную стадию. Этот брачный союз, как полагали Франциск I и Климент VII, должен был оказать влияние на всю Европу, положив предел экспансионистским устремлениям императора, обеспечив безопасность папы от имперского вторжения и предоставив Франции территории в Италии, на которые она была нацелена в течение более ста лет.
Когда по завершении долгих переговоров были согласованы условия заключения брачного контракта, папская курия могла сделать официальное заявление, что Климент VII отправляется во Францию для личной встречи с Франциском I и передачи своей племянницы ее предполагаемому жениху. Хотя именно французский король проявлял особую заинтересованность в заключении брака, он, по сообщению английского посла, с самого начала напустил на себя важно-снисходительный вид, откровенно давая понять, что Катерине оказана великая честь. Несмотря на то, что приданое невесты включало в себя Пизу, Ливорно, Реджо, Модену и Парму, многочисленные предметы гардероба, изготовленные знаменитыми флорентийскими мастерами, бриллианты и жемчуга, предоставленные папой, в глазах французов всё это ничего не стоило по сравнению с привилегией войти в королевскую семью Франции. Сама же маленькая герцогиня производила на них еще меньше впечатления, чем ее приданое.
Следует заметить, что идея женить отпрыска рода Капетингов на представительнице итальянского клана торговцев и банкиров в XVI веке могла показаться безумной — кому угодно, только не Франциску I. Впрочем, и сам он, наверное, возмутился бы, если бы это предложение последовало со стороны. Другое дело, когда столь смелая идея зародилась в его собственной голове. Разумеется, далеко не все в окружении короля были в восторге. Иначе, как иронией судьбы, нельзя назвать то, что решающий довод в пользу этого неравного брака прозвучал из уст Дианы де Пуатье, которая напомнила, что предполагаемая невеста герцога Орлеанского не такая уж и худородная: ее мать — отпрыск рода Бурбонов. Получается, что женщине, причинившей ей столько страданий, Екатерина Медичи обязана всем. Утешало и то, что «маленькой банкирше» предстояло стать всего лишь герцогиней Орлеанской — никому и в голову не могло прийти тогда, что она будет королевой Франции. И все же, какие аргументы ни приводи, намечавшийся брак был для той поры настолько скандальным, что никто в Европе не мог поверить в его осуществимость. Это тоже было на руку Франциску I и папе Клименту: до поры до времени им удавалось сохранять свои переговоры в тайне от Карла V. Что же касается короля Франции, то для него это был уже решенный вопрос: «Ибо так угодно мне».
Брак, свершившийся на небесах?
1 сентября 1533 года Катерина в сопровождении своей тетки Марии Сальвиати и многочисленной свиты покинула Флоренцию. В Поджо ее встретил кузен Алессандро, в компании которого она продолжала путь до Пистойи, где к ее свите присоединился Гийом дю Белле, эмиссар французского короля. Через шесть дней пути она прибыла в гавань Специи, где ее дядя герцог Олбани ждал ее с флотом из двадцати семи судов, готовых отплыть во Францию. Специально по этому случаю была построена королевская галера с парадной каютой, простиравшейся от главной мачты до штурвала и украшенной драгоценными тканями с золотыми лилиями. Три сотни гребцов, облаченных в костюмы из атласной краснозолотой ткани, были прикованы к своим местам серебряными цепями. По прибытии в портовый город Виллафранка Катерина вынуждена была задержаться в ожидании Климента VII. Наконец явился папа со свитой, включавшей в себя и Ипполито, и они, каждый на своем корабле, продолжили путь, 11 октября прибыв в Марсель.
Флотилия из французских и папских судов, вошедшая в бухту Марселя, была встречена с надлежащими почестями. Колокольный звон всех церквей сливался с грохотом пушечных салютов. Коннетабль Аннде Монморанси, руководивший торжественной встречей, сердечно принял прибывших в своем дворце. Город на протяжении двух месяцев готовился к предстоявшему событию. Еще в конце сентября туда прибыли канцлер, кардиналы и представители высшей знати Франции. 8 октября король, королева и дофин расположились в своей временной резиденции на расстоянии одного дневного перехода от Марселя. С ними были и оба младших принца, Генрих Орлеанский и Карл Ангулемский.