Екатерина Великая (Том 2)
Шрифт:
– Да, да, правда твоя. Так на охоте они… Ну, мы ещё переждём немного. Если проснётся государыня, проведай что и как. И скажи нам…
– Да уж первым делом… Ишь, все как кругом зароились, словно пчёлы перед вылетом… Как она, царица-матушка здорова – всех осияет. Всем тепло и светло. А тут и забродили. Вон и графиня Катерина Романовна пожаловала… «Учёная голова»… То ничем не довольна. Ничто ей не нравится… А тут прискакала… Уж будьте покойны, ваше сиятельство… Вам первым повещу…
Все присутствующие, разбившись на отдельные группки, тоже говорили об одном, один вопрос повторяли на разные лады:
– Как себя чувствует государыня? Лучше
Вести ловились на лету. Менее церемонные люди перехватывали камер-фрейлин и лакеев, полагая, что от «малых сил» скорее и больше всего можно узнать истину. Когда из покоев фаворита появился Николай Зубов с князем Александром Александровичем Вяземским, их обступили и буквально стиснули со всех сторон.
– Право, мы сами не знаем ничего! Я жду брата. Он скоро должен приехать… – откланиваясь на любезные низкие поклоны, отдавая рукопожатия, проговорил наконец Николай Зубов громко, так, чтобы могли слышать стоящие в конце толпы.
Ряды поредели.
Разочарованные, недоверчиво пожимая плечами, молодые и старые куртизаны, [149] заслуженные сановники и генералы отошли и стали искать глазами, к кому бы ещё обратиться. Не выходит ли из покоев государыни Роджерсон или наконец какая-нибудь из камер-юнгфер, которую любопытство выманит сюда поглядеть на блестящее сборище, ведущее себя на этот раз совершенно необычным образом.
Около часа дня появился Безбородко в сопровождении своей «правой руки» по иностранным делам – Аркадия Иваныча Моркова.
149
Придворные (от фр. courtisan).
С лицом, изрытым оспой, некрасивый, худой, секретарь являл прямую противоположность «хохлу» и напоминал пёструю, хищную щуку, особенно беспокойным взглядом острых небольших глаз.
А Безбородко со своей упитанной фигурой, с одутловатым, сейчас особенно сонным и усталым лицом вследствие бурно проведённой ночи, походил на большого сома, выброшенного из воды и чувствующего удушье в несродной ему, воздушной стихии. И всё же Безбородко не хуже своего юркого секретаря разглядел всё и всех кругом, поздоровался на несколько ладов с различными людьми, которые попадались ему по пути, сообразно их рангу или своей личной близости к ним.
– Смотри, и Николаша-милаша здесь с будущим тестюшкой, – осторожно толкая локтем Моркова, буркнул Безбородко, когда они завидели Вяземского и Николая Зубова, сидящих в углу и о чём-то толкующих.
– Обхаживают друг друга. Старик чает найти лишнюю защиту и покрышку для своих плутней… А другой думает, что с уродом Парашей клад получит от тестя-хапуна. Как бы оба не ожглися один на другом… Помяните моё слово, граф…
– Помяни моих два, Иваныч: крепко засели эти «зубки» в нашей пасти… Много пережуют, перемелют… Уж у меня на это есть нюх. Сначала и я думал: забава на неделю, на две этот молодчик с братцем его, с мальчишечкой, с херувимчиком вербным. А теперь вижу… Как бы новичок и старым дорогу не перешёл, даже тому же князю светлейшему.
– Поди, ваше сиятельство, жалеть о том не станете? Место чище станет, просторнее будет. А вам этих господ бояться нечего…
– Ну, мне! Я своей головой да горбом дела вершу, служу моей матушке и государству… А не ногами фортуну нагоню, пехтурой [150]
– Ну, конечно, вы сами знаете…
– А всё-таки досадно!.. Куда конь с копытом, туда и…
– Рак с клешнёй… Почитание моё свидетельствую графу всенижайшее… Вестимо, раку надо раком пятиться, садиться под кочку – переспать ночку, а не на бугорок ползти… Да о ком это вы, ваше сиятельство?
150
Пехтурой – пешком.
Князь Голицын, прозванный «Зайчиком», любезно раскланялся и ждал ответа, подойдя к беседующим.
Сейчас же присоединился к группе граф Салтыков со своим костыльком, в мягких штиблетах, и Чертков, постоянный карточный партнёр Екатерины.
– О ком это я говорил? – вопросом на вопрос отозвался по привычке медлительный «хохол». – Да про шведов, конечно же, не про кого иного… У нас при дворе никто раком не ползёт, не пятится. Всё грудь вперёд! А шведы стали было задаваться. Вот мы им и прописали… Нынче, слышно, и принц сам пожаловал, чтобы матушке доложить, как и что там, про дело про морское, каковое 13 августа нам Бог на радость послал.
– Да, да… Взмылили мы треклятых забияк, – своим резким тоном и обычной грубоватой манерой заметил Чертков, – не сунутся, леший бы им и два водяника в зубы! Одно жаль: немцу пришлось такую славную баталию для матушки выиграть… Словно своих, русских генералов мало?..
– Вот, вот, святое, разумное слово твоё, батюшка, куманёк, – быстро закивав головою, вмешался Салтыков, – и я то говорил! Нешто брат мой не сумел бы с такими чудо-молодцами шведов отдубасить? И дома бы всё осталось. А то скажут: не умеют свои генералы войсками командовать. Из-за границы товар выписываем, принцев заморских выкликаем… Да… кхм-кхм-кхм… – вдруг спохватился и закашлялся хитрец, – впрочем, её воля, матушки нашей!.. Ей лучше знать в своём дому, что к чему… Куда квас, куда говядинку…
– Вот, вот, вот: куда говядинку! – подхватил Чертков, довольный выражением.
– А что так запоздал, батюшка, ваше сиятельство? – обратился Безбородко к Салтыкову. – Раньше не видел я тебя, отец, Николай Иваныч. Думалось бы, из первых тебя здесь видеть нынче придётся.
– Я и то раньше тебя заявился, Александр Андреевич. Хоть и не так рано, как думалось… Задержка вышла по дороге… Из Павловска я сюда прямиком ехал, да около часу переждать пришлося.
– А, значит, и вашему сиятельству охота большая встретилась? – спросил Голицын. – Я из-за неё торчал тоже в карете сколько. Жаль, не видел вас…
– Какая охота? Что за остановка?
– А это, изволите ли видеть, граф, – стал пояснять с язвительной улыбкой Безбородое князь Голицын, приверженец Потёмкина, – на радостях, должно быть, что от светлейшего назначение пришло господину Платону Зубову, в корнеты кавалергардов возведён, – охотой утром тешился… Доезжачие зайца уследили, спустили своры: как раз на проезжей дороге, под Петербургом… И почитай, час целый никого не пропускали по дороге, ни взад, ни вперёд… Кареты, курьеры, обозы, пешие – все так лагерем по обе стороны и чернеют, смотрят, ждут… Что будет? Рога трубят, псы лают… Улюлюкают псари… Уж как серый из озимей выбежал, а за ним проскакали оба брата, в другом поле, по ту сторону дороги, косого настигли, – тогда и проезд свободный стал… Вот каковы у нас случаи бывают, государи мои…