Екатерина Великая (Том 2)
Шрифт:
Зубов чувствовал, что взгляд Екатерины неотступно следит за ним. Не слыша, она слышит, угадывает все его речи, волнуется вместе с ним этим дебютом её нового любимца среди первых лиц двора, в кружке самых близких к ней людей…
Очевидно, дело шло гладко, и им были довольны. Всё любезнее и приветливее становились слова и взоры государыни, когда он подходил к её столу.
Салтыков весь сиял, блестел, как новая медная монета. Но из осторожности держался довольно чопорно и официально с новым фаворитом, своим ставленником. Старый хитрец решил, что Екатерина не должна знать об его близком участии в деле нового выбора её неугомонного сердца.
Быстро стрелка дошла до 10 часов. Екатерина встала, простилась со всеми и, опираясь на руку своего
Этим совместным удалением как бы официально был представлен двору и всему заинтересованному миру новый фаворит Екатерины, полковник Платон Зубов.
Мир не мог не заинтересоваться вопросом, кто заменит у трона «место» графа Дмитриева-Мамонова.
И враги и друзья знали, что государыня стремится не только к личным радостям, но в каждом новом избраннике старается «воспитать» полезного слугу себе и родине.
Служить Екатерине значило иметь в руках нити очень сложных и важных дел, близких как внутренней, так и внешней жизни и деятельности целой России.
Везде только и толков было о том, примет ли новый курс обычное направление государственных дел, или всё останется по-старому, на время, по крайней мере? – пока «новичок» не приобретёт нового навыка, не попадёт в руки какой-нибудь партии или не создаст свою, особую от всех, значительную и сильную «конъюнктуру»?..
На другое же утро передняя, приёмная и ещё два покоя на половине Зубова были переполнены с утра разным народом, явившимся, по старому обычаю, на поклон к новому баловню судьбы, к признанному фавориту, временщику, как называли по-русски этих баловней.
Прискакали люди, когда-либо знавшие ротмистра и полагающие, что их доброе отношение в прежнюю пору принесёт теперь богатые плоды. Явились просители и льстецы, ищущие, перед кем склониться в раболепной позе… Не поленились и первые тузы империи явиться в полном параде с орденами и лентами, чтобы уверить в своей «аттенции» [145] и всеконечном почитании восходящее на дворцовом горизонте новое светило…
Кроме своих: Салтыкова, Нарышкиных и Вяземского, тут толпились и Безбородко со своим первым помощником Морковым, и престарелый генерал Мелиссино, и генерал Тутолмин, похожий на выездного гайдука из богатого дома, и Архаров. Князь Урусов протискивался ближе к спальне Зубова, чтобы первым попасть на глаза.
145
Предупредительность, внимательность (от фр. attention).
Шувалов появился позднее. Герцог курляндский, сидящий как раз в Петербурге, всем дающий взятки, ищущий у всех покровительства, попал в первые ряды… Граф Самойлов, из партии Потёмкина, и ещё несколько таких же сановников хотя с недовольными, будирующими минами и колкостями на устах, но явились сюда со всеми…
Зубов или заспался, или нарочно оттягивал свой выход ко всей толпе незваных, но желанных гостей – и теснота быстро увеличивалась от наплыва новых лиц.
Только около 11 часов показался полковник, словно для того, чтобы сделать смотр этому отряду генералов, добровольно пришедших заявить ему о своей готовности служить под его неопытной ещё командой…
Чувство гордости охватило счастливца-выскочку, когда он увидел, какие сливки двора и общества смиренно дожидаются его появления, как они почтительно приветствуют его, отвечая на любезный хозяйский привет.
Но в то же время в душе Зубова, ещё не привычной к этой придворной, удушливой среде, к этой готовности пресмыкаться перед чужим успехом, вдруг загорелось какое-то неожиданное возмущение, чувство гадливости по отношению к тем, кто, позабыв и года, и положение, и старые боевые заслуги, прибежал и столпился гурьбой в приёмных и передних комнатах молодого, безвестного офицера, вчера произведённого в полковники не за особые заслуги, а в знак сердечного расположения всевластной женщины, имеющей
И это неожиданное, невольное чувство преобразило Платона Зубова, ещё вчера тихого и застенчивого, мягкого и осторожного…
Холодным взглядом окинул он толпу. Заговорил небрежно, полупрезрительно, Никто такому превращению не удивился, никто не обиделся…
III
ДАВИД И ГОЛИАФ [146]
В воскресенье, 9 сентября, особенно большая толпа наполняла приёмные покои и обширный круглый зал Таврического дворца.
146
Согласно ветхозаветному повествованию, юноша-пастух Давид с одной пращёй (древнее боевое ручное оружие для метания камней) в руках победил сильно вооружённого исполина Голиафа.
Хотя все знали, что государыня почувствовала себя нездоровой и приёма не будет, никто не разъезжался, наоборот, как будто по воздуху передалась тревожная весть, и около полудня появились здесь даже лица, редко появляющиеся при дворе.
Многие знали, что за последние дни Екатерина, получив простуду в Казанским соборе на молебствии по случаю успехов русского оружия на суше и на воде, всё время недомогала, но крепилась и даже выезжала в эрмитажные спектакли. [147]
147
В 1765 году при Зимнем дворце было построено специальное здание, названное Эрмитажем (от фр. ermitage – уединённое место), для отдыха и развлечений императрицы Екатерины II и её приближённых. В 1785 году Екатерина прибавила к Эрмитажу изящный небольшой театр, соединяющийся с ним залою-фойе, висящею на арке, переброшенной через Зимнюю канавку. Здание было построено архитектором Кваренги. Здесь и проходили эрмитажные спектакли.
А тут второй день упорно стали толковать, что больной стало хуже. Она не встаёт с постели, почти никого не принимает, разве только с самыми важными докладами.
Только Зубов, как верная сиделка, не отходил от постели своей покровительницы, и брат его Валериан порою сменял его, развлекая своими ребяческими выходками скучающую и недовольную императрицу.
– Всё жалуется, – негромко сообщал Захар графу Строганову, который казался искренно огорчён недугом Екатерины, и Льву Нарышкину, забывшему теперь о своих шутках и каламбурах. – Очень недовольна и собою, и докторами своими, и всеми на свете. Мол, дела столько, а с ней вот такая напасть… А доктора поправить никак не могут… Конечно, от огорчения оно ещё труднее болезнь притушить… Норов нетерпеливый, горячий как был, так и остаётся у неё, у матушки у нашей…
– Ну, а сейчас как? Лучше ей, Захарушка? Или нет? Правду скажи…
– Смею ли я неправду… вашему сиятельству… Лучше, Бог дал. Ночь всю не спала, колики донимали, пусто бы им было! А теперь уснула. Вот и не пускаем никого. Одна Анна Никитишна там. Да графинюшка.
– Браницкая? Больше никого? Только эти?
– Только-с. С вечера поручик Валериан Зубов с Платоном Александрычем сидеть изволили. А потом Платон Александрыч почитай всю ночь остаться изволили с доктором. А потом уж уговорила их матушка, чтобы развеяться поехали… Хоть бы на охоту, мол, на часок, на другой… Ну, выехали оба! Да, поди, долго не наполют. [148] Скоро и назад повёрнут. Только что ослушаться не хотели, чтобы не перечить матушке. Известное дело: больной, что малый…
148
Полевать – охотиться.