Екатерина Великая
Шрифт:
…Дядя сказал мне, что во время своего пребывания в Риге императрица получила письмо от Алексея Орлова, сообщавшее ей про заговор Мировича; это известие очень встревожило императрицу, и она передала письмо своему первому секретарю Елагину; письмо содержало приписку, гласившую, что видели, как Мирович несколько раз рано утром бывал у меня в доме».
Елагин предложил Екатерине переговорить с Паниным, который, по словам Дашковой, сказал следующее: «Действительно Мирович бывал рано по утру в моем доме, но он приходил к нему, Панину, по одному делу в Сенате… Меня это все повергло в печаль. Я увидела, что мой дом, или, скорее, дом графа Панина, был окружен шпионами Орловых; я жалела, что императрицу довели до того, что она подозревала даже лучших патриотов» [779] .
779
Дашкова E. Р.Записки. 1743–1810. С. 68.
Дашкова так старательно расставляла акценты, так очевидно наводила читателя на мысль: она не встречалась и не могла встретиться с Мировичем — тут и флигель, и разные выходы, и ранние часы приема, — что сомнения возникают сами собой.
Письмо Орлова с известием о деле Мировича и с клеветой на Екатерину Романовну не сохранилось. Биографы Алексея Григорьевича сомневаются в его существовании [780] . Однако реверанс в сторону противной партии весьма удобен, чтобы показать, откуда императрица узнала о причастности княгини к делу. Между тем смутные слухи о поведении Дашковой в дни заговора пересказывались в среде европейских дипломатов. Бёкингхэмшир информировал свое правительство в июльских донесениях 1764 года: «Княгиню Дашкову видели в мужской одежде среди гвардейцев, но за ее шагами внимательно следят, и ей скоро придется отправиться в Москву. Разочарованное тщеславие и неугомонная амбиция этой молодой леди, кажется, каким-то образом повлияли на ее чувства» [781] .
780
Плугин В. А.Алехан, или Человек со шрамом. С. 160.
781
Русская старина. Т. 25. С. 505–506.
Но слухи и подозрения к делу не подошьешь. А идея пытать Мировича и дознаться правды, как видно, смущала Екатерину. Уже во время суда один из членов судебной коллегии барон Александр Иванович Черкасов обратился к товарищам с повторным предложением подвергнуть Мировича пытке, прежде чем написать окончательную «сентенцию». С досадой Черкасов заявил: «Нам необходимо нужно жестоким розыском… оправдать себя… а то опасаюсь, чтобы не имели причины почитать нас машинами, от постороннего вдохновения движущимися, или комедиантами» [782] .
782
Брикнер А. Г.Указ. соч. С. 188.
В сокрытии истины винили именно Екатерину. Дашкова весьма подробно пересказала, что именно говорили о государыне: «За границей же, искренно ли или притворно, приписывали всю эту историю ужасной интриге императрицы, которая будто бы обещаниями склонила Мировича на его поступок и затем предала его… Мне в Париже стоило большого труда оправдать императрицу в этом двойном преступлении… Странно именно французам, имевшим в числе своих министров кардинала Мазарини, приписывать государям и министрам столь сложные способы избавиться от подозрительных людей, когда они по опыту знают, что стакан какого-нибудь напитка приводит к той же цели гораздо скорей и секретнее» [783] . Мемуаристка упоминала, что в интриге винили именно императрицу, но фраза «государям и министрам» ее выдает. Вместе с Екатериной подозрение падало и на Панина.
783
Дашкова E. Р.Указ. соч. С. 69.
Биографы Дашковой не допускают мысли о причастности княгини. Однако был эпизод, за который цепляется внимание исследователя. 26 июня 1764 года Петербург навсегда покинул Одар — прежде близкое доверенное лицо Панина и Дашковой. Перед отъездом он беседовал с Беранже, которому, в частности, сказал: «Императрица окружена предателями, поведение ее безрассудно, поездка, в которую она отправляется, — каприз, который может ей дорого обойтись». По свидетельству саксонского посланника графа И. Г. фон Сакена, Одар перед отъездом проклинал бывших покровителей — Никиту Ивановича и Екатерину Романовну [784] . Таким образом, в дипломатических кругах ожидали некоего взрыва во время путешествия государыни. Сама она — по природе человек не «капризный» и не «безрассудный» — о многом должна была догадываться. Вопрос о том, кто подтолкнул Мировича, оставляет широкое поле для толкований.
784
Бильбасов В. А.Указ. соч. Т. 2. С. 635.
Задумаемся: чем могло грозить Екатерине недолгое путешествие, во время которого произошла попытка освободить еще одного претендента на престол? Сам по себе Иван Антонович был не опасен, но в руках честолюбцев превращался в мощное оружие. Потенциально царь-узник угрожал не одной императрице. Волнения гвардии после переворота и мелкие заговоры в Москве показали, что, пока он жив, никто всерьез не говорит о правах Павла. По этой причине сторонники великого князя также были заинтересованными лицами. «Стакан какого-нибудь напитка» решал дело тихо, но ничего принципиально не менял в расстановке сил. Зато похищение давало возможность построить интригу в несколько ходов.
Ивана увозят и представляют артиллерии. Мятеж локальный, легко устранимый, но при его подавлении все командиры получают приказы от Никиты Папина, как от первого лица, оставленного императрицей в городе. Со своей стороны Панин говорит от имени цесаревича — который суть законный государь. При расторопности воспитателя имелся шанс склонить на сторону наследника гвардейцев и высшее чиновничество. После победы над мятежниками сын мог встретить мать, вернувшуюся из Лифляндии, хозяином положения.
Это лишь реконструкция. Но поскольку именно так Никита Иванович будет действовать в 1774 году, во время Пугачевщины, то реконструкция, обладающая правом на существование. Екатерине было за что благодарить Бога, «безрассудный coup» сорвался в самом начале. Возможно, упрек, брошенный Дашковой относительно «шпионов Орловых», следивших за «лучшими патриотами», — не проявление нервной раздражительности княгини, а фиксация реальности.
Как бы там ни было, но после гибели Ивана Антоновича наша героиня попала в щекотливую ситуацию. Во время суда над Мировичем она принуждена была сдерживать рвение дознавателей, отодвигая в тень людей, которые подкапывались под ее же власть. Дошло до того, что сам Панин высказался за применение к Мировичу пытки, демонстрируя свою непричастность. Он ничем не рисковал. Екатерина ни за что не позволила бы следствию дойти «до фундамента» и тем самым обнаружить перед подданными глубину раскола в правительстве.
Большинство судей возмутились предложением Черкасова и отвергли его как оскорбительное. Дело действительно получилось «публичным», как хотела Екатерина. Верховный суд, состоявший из сенаторов, президентов и вице-президентов коллегий, генералов петербургской дивизии, приговорил Мировича к отсечению головы. При этом во время разбирательства была обойдена молчанием инструкция Панина, предписывавшая в случае опасности убить узника. Речь шла только о старых приказах Елизаветы Петровны и Петра III А. И. Шувалову. Трех унтер-офицеров и трех солдат, поддержавших Мировича, решено было прогнать сквозь строй 12 раз, а затем сослать на каторжные работы. Остальных участников мятежа помиловали [785] .
785
Мадариага И де.Указ. соч. С. 74–75.
15 сентября 1764 года приговор над Мировичем был приведен в исполнение. Толпа до последней минуты ждала помилования, не веря, что после двадцати двух лет милосердия смертная казнь будет возобновлена. Г. Р. Державин вспоминал: «Народ, стоявший на высотах домов и на мосту, не обыкший видеть смертной казни и ждавший почему-то милосердия Государыни, когда увидел голову в руках палача, единодушно ахнул и так содрогся, что от сильного движения мост поколебался и перила отвалились» [786] .
786
Державин Г. Р.Избранная проза. С. 45.