Екатерина Великая
Шрифт:
При дворе перешептывались, хихикали и высмеивали императрицу, чья страсть к молодым людям поставила ее в нелепое положение. В такой атмосфере, когда императрица изрядно поутратила былое уважение, вполне возможен стал переворот. Народ с беспокойством наблюдал за действиями великого князя, но еще больше волновало всех поведение авторитетного в армии Потемкина, у которого к 1780 году под командованием находились тысячи солдат. Кто же попытается первым захватить власть?
Пока же вся полнота власти была сосредоточена в руках Невозмутимой. Императрица хорошо знала, что говорили о ней, но ничего с собою
Потемкин с азартом взялся осуществить грандиозный замысел своей возлюбленной. Возглавляя огромную армию, имея немалый денежный запас, он осваивал юг, создавая поселения колонистов и возводя новые города, которые стали административными центрами и военными крепостями. Россия готовилась к наступательной операции. В Крыму, вроде бы независимом как от России, так и от Оттоманской империи, правил марионеточный хан, который не мог обойтись без российской поддержки. Потемкин держал полуостров под контролем и был готов занять его по первому приказу императрицы.
Но перед тем, как сделать решительный шаг, Екатерина должна была договориться с Австрией, чье влияние распространялось на этот край. Она предложила сыну императрицы Марии-Терезии и соправителю Иосифу встретиться по этому поводу. Как видим, внешнюю политику императрица взяла в свои руки. Теперь она больше не обращалась за советом к Панину. Но государыня поинтересовалась мнением Потемкина и своего секретаря Безбородко. Взвесила их суждения, оставив, однако, за собой право выбора. Она лично знакомилась с каждым донесением дипломатов, просматривала всю корреспонденцию, председательствовала на самых важных заседаниях совета. Все дела империи она держала в своих руках.
Говоря точнее, в одной правой руке. Ее левая рука от постоянных приступов ревматизма теряла силу. Отправившись в мае 1780 года в путешествие по западным губерниям империи, где недавно проводились реформы, она тщательно укутала больную руку, чтобы уберечь ее от холодов неустойчивой весенней погоды. Ей не терпелось собственными глазами увидеть, какое действие оказали ее нововведения, над которыми она так долго трудилась. По городам и весям, которые государыня намеревалась посетить, она сначала разослала своих инспекторов. Они должны были собрать сведения о работе школ, больниц, судов, выяснить, как собираются налоги, чтобы заранее знать, как обстоят дела.
Дождливая погода помешала пышным церемониям, с которыми губернские власти хотели встретить императрицу. На дорогах была грязь по колено, по булыжным мостовым и празднично украшенным площадям неслись мутные ручьи. Насквозь промокшие, разбрызгивая при каждом шаге воду, маршировали жалкие оркестры. Под отяжелевшими от дождя пологами стояла местная знать, пришедшая приветствовать Екатерину. Куда бы императрица ни ехала, повсюду ее сопровождали толпы народа. Народ не расходился, часами ожидая ее выхода под свинцовым тяжелым небом у дверей домов и особняков, куда ее приглашали на званые обеды и приемы.
Не обращая внимания на дождь и раскисшие
Позднее день встречи с эрц-герцогом Иосифом Екатерина вспоминала как «самый лучший и наиболее памятный день в моей жизни». Вместе они провели весь день и вечер. Екатерина написала Гримму, что Иосиф не показался ей скучным. «Я обнаружила, что он очень начитан, — добавляла она. — Он любит говорить и говорит очень хорошо». Иосиф, действительно, пришелся по нраву Екатерине — хорошо знающий положение дел, прямой, честный, без притворства, он не боялся смотреть в лицо событиям, пусть и неприятным.
Императрица и будущий император встретились как равные. Каждый из них был наделен огромной властью (Мария-Терезия, старая и больная, значительную часть своих прав передала сыну, который управлял государством вместе с ней). Она и он смотрели на Европу с высоты своего положения и своими решениями определяли ее будущее. Для Екатерины это было важным переживанием в жизни, когда для обсуждения дел она встретилась один на один с монархом другой страны. Две коронованные особы беседовали б радостях и горестях государственной власти, с которыми приходилось сталкиваться правителям таких огромных и беспокойных империй.
У Екатерины и Иосифа оказалось много общего: обоих в личной жизни отличала простота, граничившая с аскетичностью (Иосиф любил путешествовать по европейским странам инкогнито под именем «графа Фалькенштейна», в сопровождении одного слуги). Оба были начитанными, самоуверенными и словоохотливыми. У обоих были либеральные взгляды и склонность следовать принципам Монтескье и Вольтера. Обоих считали эксцентричными — Иосиф временами был резким, бестактным и скупым. Порой он с презрением относился к своей дворцовой знати. Оба они гордились своей неповторимостью и даже, как предполагают некоторые, сплетнями, которые ходили по поводу их причуд.
Вдвоем они слушали комическую оперу, но весь спектакль проболтали. Иосиф делал замечания, которые, как считала Екатерина, были «достойны печати». Вместе были на католической мессе, которую провел епископ Могилева. Во время богослужения шутили и смеялись, как самые последние безбожники. «Мы говорили обо всем на свете, — рассказывала Екатерина Гримму с нескрываемой радостью. — Он знает все». Она позволила ему быть первым, и он с легкостью справился с задачей, хотя на одиннадцать лет был моложе ее. Она с удовольствием и вниманием слушала его, когда он излагал ей свои взгляды, не стесняясь говорить о предрассудках, — многие из которых она разделяла.