Экипаж
Шрифт:
– Скажи, что я для тебя еще существую, Жан… что ты меня еще немножко любишь.
– Да разве же я знаю, разве я еще могу что-то знать?… Я больше не знаю, ненавижу ли я тебя, ненавижу ли я Мори. О! Все же в одном – в том, что самому себе я отвратителен, я точно уверен.
Его лицо, его голос исказились до такой муки, что на мгновение Дениза забыла о своем собственном страдании и о своей неумолимой жажде любви. Она мягко спросила:
– Но зачем ты так себя изводишь? Ты же все принял… Это было так просто. Вспомни нашу последнюю ночь… Когда ты уже знал.
– Замолчи, ради всего святого, – простонал Эрбийон. – Именно это я и не могу простить нам обоим. До той ночи было всего лишь отвратительное совпадение, но потом… О! Потом! От этого можно потерять рассудок!.. Вместе летать, вместе сражаться, вместе выпивать, вместе быть награжденными! Как ты хотела, чтобы я тебе писал? И о чем? Ты только что увидела остальных, как они плечом к плечу ели, смеялись – их, каким я уже никогда не буду, гордых, чистых, не предававших свой экипаж! Теперь-то ты понимаешь?
– Что я больше ничего для тебя не значу, да, это я понимаю, – ответила Дениза, моментально вернувшаяся к своему запалу, к своим принципам. – Если любишь, разве имеют значение какие-то доводы? Лично я ни о чем не думаю… Клод, моя репутация, элементарные приличия… Я бы все разрушила ради слова любви! Экипаж… да, это очень красиво, очень благородно… Но разве моя любовь не красива, не благородна? Если ты так любишь Клода, то почему тогда вернулся ко мне в ту ночь?… О! Дай мне договорить… Да, в ту ночь, когда мы полнее, чем когда бы то ни было, принадлежали друг другу.
Эрбийон почувствовал, что у него нет больше ни сил, ни точки опоры. На все, что бы он ни сказал, Дениза, глухая и ожесточившаяся, возразила бы напоминанием о той ночи, ночи поражения для него, победы – для нее.
Раз он однажды уступил, она полагала, что он должен был уступать бесконечно. А он об этой безумной и постыдной ночи даже слышать не мог. Тогда он и сам убого воспользовался оружием молодой женщины.
– Замолчи, – взмолился он, – замолчи, если ты меня любишь…
– Если я тебя люблю! – воскликнула она, пораженная, как и хотел Эрбийон, – да ты посмотри в мои глаза, прикоснись к моим плечам.
– Я тебе запрещаю, – приказал он. – Я запрещаю тебе подходить. Я слишком много думал о тебе, о твоем теле.
Вспомнив о том, что пробуждало в нем желание, он неизбежно оживил его в своем воображении. Его глаза слегка затуманились. В глазах Денизы мелькнуло выражение горделивой радости. Она почувствовала, что он вновь принадлежал ей.
Их лица вот-вот должны были слиться в поцелуе. Из-за двери послышался голос Марбо.
– Открой мне, стажер, – крикнул толстяк лейтенант.
Дениза пошатнулась, – так резко Эрбийон от нее отскочил.
– Мне необходимо увидеться с ним хотя бы на секунду, – шепнул стажер, – а то он может что-нибудь заподозрить. Спрячься вот тут.
Дениза юркнула в кладовку, переделанную Эрбийоном в туалет.
– Я думал, что ты у Памелы, – заходя, сказал Марбо, – но она тебя не видела. Тогда я испугался, как бы ты не заболел. Все в порядке?
– Да, старина, разумеется.
– Почему же тогда ты смылся с обеда?
– Похмелье от вчерашнего вечера никак не проходило.
Марбо присел на кровать, зажег сигарету.
– По поводу вчерашнего, – все замнут. Мори мне пообещал. Он оказался отличным парнем, этот Мори. Мы и впрямь недооценили его сначала. Один только ты сумел разглядеть. Какая прекрасная из вас команда!
Эрбийон провел по лбу чуть дрожащей рукой. Он думал о присутствии своей любовницы, жены Мори, за тоненькой перегородкой.
– Послушай, Марбо, – сказал он, – у меня так болит голова, что прямо виски раскалываются.
– Ясно. Ухожу. До вечера.
– Может быть.
– Встряхнись. Лучший способ.
Внезапно Марбо остановился. Его блестящие и живые глазки только что заметили на подоконнике пару женских перчаток.
– Ты гляди, – воскликнул он, – так это и есть твоя головная боль?! Ты снимаешь их всех, вижу, вижу! Ладно… ладно… Ухожу. Только одно слово.
Его круглое и жизнерадостное лицо стало необычайно серьезным, тем временем он продолжал:
– Есть одна, которую трогать нельзя: жену Мори. Это было бы грязно по отношению к нему, к эскадрилье.
Стажер так побледнел, что Марбо с глубоким уважением взял его за плечи.
– Прошу прощения, старина, – сказал он. – Это я просто так сболтнул. Я ведь тебя знаю. Ты не способен на подобную низость. Счастливо, старина.
Когда Дениза смогла выйти, Эрбийон крикнул ей с каким-то ужасом в голосе:
– Уходи, умоляю тебя. Ты слышала? Если бы он тебя здесь застал, не знаю, что бы я сделал.
– Когда я тебя увижу? – медленно спросила молодая женщина.
– Позже. Дай мне время подумать… Баи – это село. Завтра я тебе скажу.
На лбу Денизы, таком нежном, вновь появилось выражение непреклонного упрямства.
– Я не могу ждать до завтра. Я хочу тебя видеть. Пусть в каком-нибудь общественном месте.
– Невозможно. Здесь есть только заведение Памелы.