Экономическая теория в Санкт-Петербургском университете. Путь в 200 лет
Шрифт:
После отставки графа Уварова исполняющим должность попечителя Санкт-Петербургского университета и Петербургского учебного округа был назначен член Главного правления училищ Д. П. Рунич. Вскоре после вступления в должность он поручил директору Петербургского университета и состоявшего при нем Благородного пансиона Д. А. Кавелину взять тайно у отдельных студентов конспекты лекций некоторых профессоров и преподавателей. Конспекты поступили в Главное правление училищ, которое, как уже отмечалось, было укомплектовано соответствующими кадрами. Это Правление обвинило профессоров университета Германа, Раупаха, Галича и адъюнкт-профессора Арсеньева в атеизме, маратизме и робеспьеризме и отстранило их от чтения лекций. В ноябре 1821 г. состоялось три заседания университетского суда, на которых председательствовал тот же Рунич и где присутствовали Кавелин и Балугьянский. Вся четверка ведущих ученых была признана виновной и уволена из университета. Вслед за ними добровольно ушли из университета некоторые
Эта катастрофа, конечно, была бы невозможна без молчаливой поддержки Александра I. Великий князь и будущий император Николай Павлович, видимо, хорошо понимал всю нелепость этой истории и вред, который она принесла. В феврале 1824 г., встретив Рунича, он не без сарказма стал благодарить его от себя, от матери и от великого князя Михаила Павловича за то, что в результате травли, организованной Руничем, уволенных профессоров приняли на службу в патронируемые августейшими особами учебные заведения. «Сделайте одолжение, – заявил он ему, – нам очень нужны такие люди, – пожалуйста, выгоняйте их побольше из университета, у нас для всех найдутся места» (цит. по: [Корсакова, 1918, с. 598]).
История с университетским судом сделала Рунича притчей во языцех. Издевался над ним не только Николай Павлович, но и литераторы. Так, А. Ф. Воейков, в своей знаменитой сатире «Дом сумасшедших» писал:
Други, признаюсь: из кельи,Уши я, зажав, бежал…Рядом с ней на новосельиРунич бегло бормотал:«Вижу бесов пред собою;От ученья сгибнул свет…Этой тьме Ньютон виноюИ безбожник Боссюэт!Локк запутал ум наш в сети,Геллерт сердце обольстил;Кантом бредят даже дети,Дрекслер нравы развратил!»За свои заслуги в борьбе с инакомыслием Рунич был назначен попечителем Петербургского учебного округа, но проявил себя как совершенно бездарный администратор. Решения, которые он принимал единолично, без консультаций с профессорским корпусом, были весьма непопулярными и в конечном счете привели университет к тяжелому финансовому кризису. Одно из таких решений, на реализацию которого ушло много средств, состояло в том, что в 1822 г. университет был переведен из здания Двенадцати коллегий на Семеновский плац (напротив казарм Семеновского полка), куда было тяжело добираться и студентам, и профессорам, жившим на Васильевском острове. В 1826 г. Николай I отстраняет Рунича от должности попечителя и отдает распоряжение о начале следствия над ним. В «Обозрении состояния Императорского Санкт-Петербургского университета и его округа по хозяйственной и учебной части за 1826 г.» указывалось, что в результате деятельности Рунича на посту попечителя «университет лишился одиннадцати профессоров, из коих одни, принужденные обстоятельствами, сами оставили оный, а другие были отставлены» [Рождественский (ред.), 1919, с. 603].
Разгром университета в 1821 г. наряду с некоторыми другими причинами, как отмечается в «Отчете по Санкт-Петербургскому университету и его округу за 1826 г.», воспрепятствовали ему «возвыситься до такой же степени, на которой находятся другие того же названия учебные заведения в России» [Рождественский (ред.), 1919, с. 597]. Разрушить всегда легче, чем создать. По словам П. Н. Милюкова, «последствием грозы… была замена лучших профессоров поколением совершенных ничтожностей» [Милюков, 1994, с. 287]. Оценивая в целом историческое значение того поворота в политике Министерства народного просвещения, который произошел в последний период царствования Александра I, А. А. Корнилов писал: «…народное… просвещение, сильно двинувшееся было вперед в начале царствования, теперь было подавлено, искажено и изуродовано обскурантскими и реакционными мерами клерикалов и изуверов-мистиков» [Корнилов, 1993, с. 130].
Восстановление университета после разгрома 1821 г. происходило долго и болезненно, но, как отмечал профессор С. В. Рождественский, «труднее всего было восстановить… философско-исторический факультет, гнездо вредоносных наук – философии и естественного права», он оказался «наиболее отсталым из всех» [Рождественский (ред.), 1919, с. LXXXIII, LXXXV]. После ухода Балугьянского, а вслед за ним его ученика М. Г. Плисова, который был уволен в 1822 г. за поддержку профессоров, подвергшихся опале, политэкономию в университете вплоть до 1835 г. стали преподавать непрофессионалы типа Н. И. Бутырского и А. Н. Никитенко. При этом Бутырский особенно отличался верноподданническими настроениями. Политэкономию он читал с 1821 г. по А. Смиту с прибавлениями из Ж.-Б. Сэя и других авторов, но в конечном счете вернулся к преподаванию словесности, причем делал это «в духе стародавней схоластической традиции, лишенной уже всякой научности» [Рождественский (ред.), 1919, с. LXXXVI]. Как отмечал еще в 1870 г. профессор В. В. Григорьев, этот курс он «читал небрежно, и его лекции, доставляя слушателям существенного и полезного весьма немного, весьма много приучали к напыщенности и переливанью из пустого в порожнее» [Григорьев, 1870, с. 73]. Можно предположить, что если таким образом Н. И. Бутырский проявил себя в преподавании науки, где он считался профессионалом, то преподавание совершенно чуждой ему политэкономии было поставлено по крайней мере не лучше.
В 1835 г. утвердили новый университетский устав, который фактически отменял права «университетской автономии», закрепленные общеуниверситетским уставом 1804 г. И не случайно он был назван П. Н. Милюковым авторитарным (см.: [Милюков, 1994, с. 300]). В соответствии с уставом 1835 г. университет стал рассматриваться в основном как учебное, а не учебно-научное учреждение. Это был серьезный шаг назад по сравнению с общеуниверситетским уставом 1804 г., который требовал обеспечения органического единства учебного процесса и научных исследований. Что касается кафедры политэкономии и статистики, то она была переведена с юридического факультета на историко-филологическое отделение философского факультета, что отражало стремление власть имущих в максимальной степени удалить указанную кафедру от исследования актуальных теоретико-экономических проблем, имевших ярко выраженное политическое звучание, направить научные исследования российских экономистов в русло академизма.
В новых условиях российские университеты оказались слишком слабыми, чтобы самостоятельно воспроизводить кадры профессоров и преподавателей. Для их подготовки приходилось направлять выпускников российских университетов на своеобразную стажировку в иностранные, в основном германские, университеты, а также в специально для этой цели созданный Профессорский институт при Дерптском университете. Прошедшие столь серьезную подготовку молодые профессора, как правило, владели знаниями в соответствующих науках на европейском уровне, что, конечно, способствовало повышению качества преподавания. Некоторые из них пользовались особой популярностью в студенческой среде. Например, В. С. Порошин, сменивший в 1835 г. Н. И. Бутырского в должности профессора кафедры политэкономии и статистики, по словам его биографа, «официально… читал политическую экономию по сочинению Шторха… Но… при своей обширной начитанности, знакомил слушателей со множеством других вопросов, соприкасавшихся с главным содержанием его лекций, и обращал внимание студентов на возникавшие в то время в Западной Европе учения социалистических школ в сфере политической экономии. Несмотря на полное отсутствие красноречия, Порошин сделался скоро любимейшим из профессоров, благодаря разнообразности его образования, гуманистическим тенденциям, а главное – благородству своего характера. По словам П. А. Плетнева (ректор университета с 1840 по 1861 г. – Л. Ш.), студенты привыкли приходить в аудиторию Порошина с приятным ожиданием услышать что-нибудь научно-любопытное и выходить оттуда с новыми мыслями, каждый раз глубоко обдуманными и полными многоразличного приложения к общественной жизни» [Майков, 1905, с. 578].
В 1843 г. на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета открывается так называемое «камеральное отделение», призванное готовить чиновников и хозяйственников. В блоке экономических дисциплин основное внимание теперь уделялось изучению государственных финансов, форм государственного регулирования экономики, экономике отдельных отраслей. Впрочем, здесь преподавалась и политическая экономия. Все же в Николаевскую эпоху эта наука, как и философия, была не в чести у власть имущих, которые очень опасались (и не без оснований), что ее изучение будет способствовать росту вольнодумства и оппозиционных настроений в среде студенческой молодежи. Преподавание политэкономии было обставлено особенно суровыми ограничениями в 1848 г., когда многие европейские страны захлестнула волна революций. Министерство народного просвещения исходило из того, что изучение этой науки чревато различного рода злоупотреблениями.
Горлов Иван Яковлевич (1814–1890)
Источник: https://bioslovhist.spbu.ru/histschool/1466-gorlov-ivan-yakovlevich-2.html
С воцарением Александра II в 1855 г. начался период реформ, которые коснулись и университетского образования. В соответствии с новым уставом, принятым в 1863 г., университетам была предоставлена автономия. Профессорам стало легче публиковать свои сочинения. В 1847 г., после неожиданного ухода из университета В. С. Порошина, для преподавания политэкономии в Санкт-Петербургском университете был приглашен казанский профессор Иван Яковлевич Горлов. Тот факт, что в столице не нашлось ни одного человека, которому можно было бы поручить чтение лекций по политэкономии в университете, свидетельствует о весьма серьезном отставании в этой сфере научных исследований, что было следствием той политики, которую проводило министерство в эпоху царствования Николая I.